Русский садизм - Владимир Лидский

И што же? Поступил батюшка согласно знамению тому: богачеством своим одарил братию, а сам восприял столп — тысячу дней и тысячу ночей, не сходя с места, славил Господа. Тако вопияще, што охрипнул до смертного одра и во всю жизнь свою грядущую сиплым гласом возвещал осанну Троице Животворящей, благодарение свое вознося на небеси. Тако устремишься к святости, егда припечет и, смирением поправ гордыню да покаявшись в падениях греховных, обретешь Божью Благодать и сподобишься милости Господней.

Каковую силу имеет искреннее покаяние! Матушка сразу понесла и в означенное время благополучно разрешилась! Сей младенец пришел в мир, и возопил: «Се аз, Господи, обрати на меня лице Твое, ибо предстоит немало пострадать мне за Тебя!». Несть, несть, не гордыня двигала моей орущей глоткой, а токмо упование и надёжа на защиту. Но Господь до времени не дал мне знака, вслушиваясь в благодарения моих родителей.

Нарекли меня Зосимой и вельми тряслися надо мною, ибо Отец наш испытывал матушку и батюшку, насылал мне болести да горести — не возропщут ли смиренники, не ввергнет ли лукавый их в грех сомненья и отступничества? Но родители токмо прославляли Господа, укрепляясь Святым Писанием. Матушка молилась беспрестанно, батюшка читал акафист и коленопреклоненно пред ликом нашего Спасителя пел да пел благодарения, бияся головою в пол и рече: «Да сбудется всяческое упование и ниспошлет Христос здравие нашему дитяти!». И аз хотя и рос хилым да болезным, но все ж таки дожил до отроческих лет. Тут приспело время исполнения обета; матушка моя, хоть и старенька была, а постановила сей обет исполнить. И собрались мы с ею в долгий путь, уклали скромные котомки и отправились. Благостен Господь, дал нам трудную дорогу и испытаний вдоволь; солнце нас палило и дождь увлажнял одежу нашу, лия небесный хлад, стопы наши стерлись в кровь и тело язвами покрылось, долгонько шли мы через Русь, питаясь порою Христа ради милостью прохожих, и мозоли заживали, язвы засыхали, а струпья падали о землю. Сице Божьим попечением взошли мы в монастырь и, помолившись, приступили ко мощам.

Надобно тебе глаголать, дитятко Христово, нгго по концу пути мы с матушкою зело пооборвались и гладом были испытаны неимоверно. Ни хлебца, ни даже овсеца не видели три дни и, приступая к нетленным косточкам святого, мучимы были судорогою внутренних кишок. Вестимо, оттого в моем горячечном мозгу горели разные шутихи и одно видение сменялося другим. Подошед к мощам, аз помолился и, благоговея, поцеловал стекло, покрывающее раку. В сей миг явился мне святой, преподобный Серафим, и сподобился аз его услышать. Он же рече: «Поди, отрок праведный, за монастырские врата, стань там при дороге, да проси смиренно Христа ради, и аще подадут добрые христиане мелкую монету, не употреби ее на хлеб насущный, понё ты и алкаешь пищи, но употреби ее на хлеб духовный…». И растаял добрый морок… Тут же аз, не откладая ни на миг, исполнил завещание святого, взял мати за руку и вывел за монастырские врата; там при входе люди добрые сразу надавали медяков и аз, скрепя немощь свою, вернулся в смиренную обитель. Здесь матушка моя узрела служку с книгами Богодухновенными, мы тотчас подошли и, трепеща, с благоговением зачали перебирать священные страницы. Аз гладил пальцами те книжки и, взявши некую одну, осязанием своим почувствовал, излучаемое ею тепло. Тут на милосердную монету аз ту книжицу немедля приобрел. Названье ей «Указание пути в Царствие небесное». И сразу здесь же, не оставив монастырь, стал разбирать ея благословенные глаголы, бо грамоте с малолетства был научен.

Сице побыли мы с матушкой в Дивееве еще долгонько, молились Преподобному, слушали сказки о его волшебном житии, ходили Богородичной Канавкой и, прощаясь, взяли с той Канавки горсть крупинок земляных, дабы дивеевской святости с собою унести.

Возвернулись мы с матушкой в свои пенаты, вдругорядь пройдя все пытания пути, и аз, паломник, исполнивший родительский обет, сице воспылал любовью о Христе и восхотел Святой Церкви и церковного предания, што порешил служить Пастырям Небесным во всю свою оставшуюся жизнь, сколь ни будь ея провидением отмерено.

А батюшка мой по той поре ушел в затвор, скрылся от мира и прелестей его, выкопав в лесу, коего память еще хранила вопли убиенного купца, малую землянку, надел на голое тело вериги, и верижное железо нарочно со тщанием покрыл частою засекою, поверху накинул посконную поняву и зимою, летом ли, то в холоде, то в зное клал тысячи поклонов и пел бесчисленные, нескончаемые тропари и кондаки. Потом читал Псалтырь, Евангелие, каноны, акафисты и снова клал поклоны, биясь о землю поседелою главою.

Порешил аз обеспокоить его, нарушив его келейное сидение, да испросить совета на дальнейшую стезю. Три дни бродив по лесу, насилу отыскал его землянку и, воспламененный ревностию по Христу, приступил к батюшке с пытанием: «Взалкал, дескать, аз духовной пищи и возмечтал о служении Господнем, како, батюшка, посвятить себя Спасителю?». Он же рече: «Охолонись, сынок, аще восхотел ты обручить себя Христу, то надобно сиё обмыслить трезво, терпения и тщания не пожалевши, негоже таковые важные решения принимать в клокотании страстей. Поди вначале к нашему священнику, испроси благословения, опосля того — к матушке и ея напутствие возьми, аз же тебя, сыне, направить не могу, ибо грех мой не отмолен. Посему ступай с миром, и Господь тебя не бросит».

Так-то Бог глядит за чадами свои!

Се пришед аз к сельскому священнику, отцу Варфоломею, поклонился долу и испросил его истолкований на мои мечтания. Отец Варфоломей, добрый отче, похвалил меня за рвение ко Господу и дал совет идти в Москву, дабы поступить в Академию Духовную, а дондеже не приспеет время, отправиться в Зосимову пустынь и свести знакомство с тамошними старцами.

Матушка, конешно, плакала, сбирая меня в путь, но мне было назначено идти, и аз с Божией помощью отправился. В пустыни приняли меня любезно, отвели к игумену, отцу Герману и представили отцу Алексию, каковой мне вельми показался. Убегу вперед, дабы сообщить, што сему отцу Алексию стал аз вскорости духовным сыном и премного благодарен ему за его мудрую науку.

Крепко аз готовился к грядущему учению и многие знания взваливал на свои худые плечи, Бог способствовал, и отец Алексий не оставлял своею милостию, ибо мудрый был наставник и зело добродетельный водитель. Аз не спал ночами, читаючи Писание и Великие Минеи Четьи, а днем нес послушание и учился всему, што видел и што слышал. Науку восприял не худо и некоторым знанием исполнился, тем и поступил вскорости в Академию Духовную. А в будущем году в Зосимовой пустыни аз был пострижен, и постригал меня, раба Божия, сам ректор Академии, епископ Феодор. В постриге наречен был в честь любимого святого, давшего знамение ко служению во имя Господа — преподобного Серафима, великого печальника русского.

Зело вскоре аз был рукоположен во иеродиакона, а через два года — во иеромонаха.

И длилось бы мое служение в угоду Господу за ради правосудия Его, и искупления грехов во человецех, за ради покаянья личного и исповеданья добрых христиан, но началась война бесовским умышлением и погиб принесенный в жертву сатане горестный эрцгерцог.

Обаче аз успел окончить Академию и не в последних, посему определен был в Нижний, в тамошнюю семинарию — преподавателем. Токмо прослужил совсем недолго, бо прошло всего-то года два и Русь Святая пошатнулась. Отколе, чадушко, реки, произросли аки зловредные чертополохи в земле русской, ловыги и навадники, заполонившие зловонной сукровицей пречистое лице нашей православной родины? Какая тьма наслала сих мучителей? Господи, у основанья трона Твоего разверзлась матица огня, сиречь ад, тартар и геенна! Распяли Русь, и нечестие поглотило наш народ! А преподобный Серафим, к слову, провидел крушение Отечества от наущаемых лукавым. Великий прозорливец еще в спокойную эпоху, егда благость веры переполняла христиан, молил ко Господу, благоговейно рече: «Добрый наш Отец, Спаситель Правосудный, отсеки меня от Царствия небесного Своею справедливою десницею, токмо не дай погибнуть вере на Руси и оборони ея от нашествия антихриста. У его звезда во лбу, лице черно, и воинства его обвешаны оружьями. Спаси, Господь, яко Ты благ и человеколюбец!».