Дунайские волны - Александр Харников

Краем уха я услышала, что, возможно, кое-кому из нас позволят отправиться с действующей армией для оказания помощи раненым на поле боя. Меня, увы, не взяли, сказав, что у меня слишком недавно была сломана рука. Но я сделаю все, чтобы все-таки попасть на фронт. Если мой ненаглядный рискует жизнью, то это самое малое, что я могу сделать, чтобы быть достойной его. Конечно, ему я об этом пока ничего не скажу – иначе он меня точно не пустит…

Лениво завертелись гребные колеса, и пароход начал потихоньку отходить от причала Елагина острова. Фигурки моих родных и друзей скоро стали размером с муравья, а потом берег и вовсе исчез в дымке… По моему лицу катились слезы, оставляя следы в серой маске, покрывшей мое лицо – я и забыла, что это такое, ходить на пароходе.

Я спустилась в кубрик, который делила с тремя другими девушками. Мы познакомилась на подготовительных курсах, и все они были не «из будущего», а из Петербурга и из Москвы. Посмотрим, каково это будет – жить с малознакомыми женщинами. Впрочем, я им уже преподавала английский, так что они ко мне относятся с уважением.

В углу стоял бачок с водой, из которого я умылась над стоящим рядом ведром, и, увидев, что оно почти полное, отправилась обратно на палубу, чтобы его вылить. Как ни странно, дождь уже кончился, и где-то в разрыве между облаками я вдруг увидела край солнечного диска. Неплохое предзнаменование, подумала я, а что страшновато – так никто меня сюда не гнал.

24 октября (5 ноября) 1854 года. Одесса

Капитан 2-го ранга Зайдерман Лев Израилевич, временный начальник Березинско-Одесского водного пути

«Ох, нелегкая эта работа – из болота тащить бегемота!» Глядя на то, как «Мордовия» и «Выборг» продирались сквозь узкие каналы и шлюзы Березинской водной системы, мне все чаще и чаще приходили на ум эти строчки из «Телефона» Корнея Чуковского. Корабли наши все же двигались, несмотря на все препятствия, и вот они уже вошли в Березину. Еще немного, и можно будет спускаться по Днепру к Черному морю.

Где-то в середине пути меня огорошила радиограмма из Питера. В ней сообщалось, что Березинская водная система превращалась в Березинско-Одесский водный путь, а я указом императора Николая назначен временно исполняющим обязанности начальника этого самого пути.

«Этого мне еще не хватало! – подумал я. – Теперь мне не только кораблями надо заниматься, а еще и со здешними аборигенами все заморочки разруливать».

И я оказался абсолютно прав. Узнав о моем назначении, ко мне с самыми заманчивыми предложениями сразу же полезли местные евреи. Взывая к племенной солидарности, они с ходу предлагали мне провернуть «роскошный гешефт» и заработать кучу денег.

– Послушайте, ребе, – взывал ко мне торговец зерном, в длинном лапсердаке, – что вам стоит взять небольшой груз до Одессы? О, его немного – он поместится на одну баржу. А в Одессе груз встретят и сразу же заберут те, кому он предназначен. Для вас – никаких хлопот, а за все это вы получите хорошие деньги.

Скоро я понял, что еще немного, и я не выдержу и стану отъявленным антисемитом. Несмотря на строжайший запрет приближаться ко мне ближе чем на пять шагов, обитатели здешних местечек все же ухитрялись подобраться к моей особе и, трагически тряся пейсами, взывать к доброму сердцу «ребе Зайдермана». И почти все они почему-то называли себя моими дальними родственниками. Я понял, что без помощника (или говоря проще – вышибалы) мне никак не обойтись. И такой помощник вскоре нашелся.

Был он, как ни странно, тоже евреем. Бывший кантонист Рувим Гольдберг с детских лет служил в русской армии. Он дослужился до фельдфебеля, но в 1831 году в сражении с мятежными поляками при Грохове потерял левую руку, после чего получил полный абшид. С двумя Георгиевскими крестами за храбрость он вернулся в местечко, из которого был родом. Но не ужился с родственниками и отправился бродить по Руси, подрабатывая написанием жалоб и прошений. Рувим знал грамоту, был смышлен и храбр.

Поговорив с ним, я понял, что именно такой человек мне и нужен. Пусть у него нет руки, но ноги у него в полном порядке. Что же касается головы… В его ценных качествах я убедился на следующий день, увидев, как он пинками гнал прочь очередных гешефтмахеров, которые пытались подобраться ко мне с какими-то бумагами.

Из-за инвалидности я не мог взять его на службу. Но властью, мне данной государем-императором, я сделал Рувима своим замом по общим вопросам. Никто не знал, что я понимаю под этим словом, но весть о том, что бывший кантонист теперь отшивает разного рода просителей и ходоков, с помощью «пантофельной почты»[50] быстро разлетелась по всей округе, и ко мне на прием стали попадать люди, от которых действительно можно было услышать что-то дельное.

Запомнился мне один бравый дедок лет за семьдесят. Он пришел ко мне в драгунском мундире времен войны с Наполеоном. Отставной капитан стал проситься взять его на службу, обещая, что будет рубить французов не хуже, чем он это делал сорок с лишним лет назад. Я с уважением посмотрел на ветерана, на левой стороне груди которого висела награда, сильно смахивающая на «Eisernes Kreuz»[51]. Но тут я понял, что это «Кульмский крест» – награда, которую прусский король Фридрих Вильгельм III вручил всем участникам кровопролитного сражения с французами под Кульмом. Произошло это в марте 1813 года.

Я спросил ветерана, и тот с гордостью сказал мне, что он сражался с маршалом Вандамом под знаменами графа Остермана-Толстого.

– А потом я дошел до Парижа. Хочу еще раз побывать там с нашими молодцами. У меня в армии два сына служат. Желаю и сам послужить России-матушке!

Пожав руку ветерану, я пообещал замолвить за него словечко государю. Понятно, что служить в боевых частях он вряд ли сможет – годы и здоровье не те, – но место, где отставной капитан мог бы пригодиться, при желании найти будет можно.

Вообще же, патриотический подъем в народе был сильный. В отличие от гешефтмахеров, многие были готовы хоть чем-то помочь нашим солдатам и морякам. Запомнился мне аккуратный и степенный немец-колонист, который пожертвовал на нужды армии отару овец – голов этак триста.

– Прошу принять мой скромный дар, герр Зайдерман, – сказал он, почтительно снимая шляпу, – пусть НАШИ войска поскорее победят этих отвратительных французов и англичан.

Люди многих национальностей, живших в Новороссии, старались оказать нам помощь. Лоцманы, с величайшим старанием проведшие через Днепровские пороги наш караван, отказались брать плату за свою работу. Их очень удивила «Мордовия», которая с ревом выползла на берег и обошла один за другим все девять порогов.

– Ваше благородие, – сказал старший из днепровских лоцманов, осеняя себя крестным знамением, – что это за чудо такое? Пароход не пароход, корабль не корабль. По суше идет, как по воде.