Кровавый романтик нацизма. Доктор Геббельс. 1939-1945 - Курт Рисс

Из числа работников министерства пропаганды лишь очень немногие были призваны на службу в армии или на флоте, поскольку Геббельс придерживался мнения, что пропагандисты в своем кабинете будут работать эффективнее и с большей пользой, чем на фронте. Он издал приказ, запрещавший служащим его ведомства записываться в добровольцы. Только в последние два года войны он позволил своим сотрудникам служить в армейских частях.

Задолго до того, как Геббельс узнал, что не будет допущен к редактированию армейских сводок, он понял, что этих сообщений, каким бы сухим или, напротив, красочным языком они ни были бы изложены, будет совершенно недостаточно во время затяжной войны. Ему был нужен особый инструмент, который бы перенес картины боевых действий в тыл, сделал бы их живыми и захватывающими для массового читателя. С этой целью он создал так называемые пропагандистские роты.

Еще до начала войны под руководством Геббельса был составлен список всех газетных репортеров, которые, по его мнению, по своим качествам подходили на роль военных корреспондентов. Отобранные газетчики посещали особые военные курсы, где их учили искусству писать репортажи из района боевых действий. Они должны были обладать специальными военными знаниями, чтобы с пониманием дела рассказать читателям об определенном батальоне или полке, к которым их могли прикомандировать. Перед отправкой на фронт курсанты сдавали обязательный экзамен[66].

Геббельс говорил о своих пропагандистских ротах и батальонах как о чем-то совершенно новом и уникальном в области сбора и подачи информации о войне, что, в сущности, так и было. Позднее его идею позаимствовали военно-морские силы Соединенных Штатов. «Еще со времен мировой войны мы прекрасно помним, как журналисты бестолково бродили поодаль от передовой, слонялись среди солдат и подслушивали то здесь, то там обрывки разговоров, а потом сочиняли свои истории, настолько далекие от действительности, что у читателей в тылу складывалось совершенно превратное представление о военных действиях», – писал он. Современные военные корреспонденты – настоящие солдаты, «хладнокровные и бесстрашные», а человек с кинокамерой в руках подвергается такой же опасности, как и человек с огнеметом. «Помните об этом, когда читаете газету, или смотрите выпуски военной хроники в ближайшем от вас кинотеатре, или слушаете сводки о событиях на фронте по радио», – заключал он.

Выпуски кинохроники были по-настоящему дороги его сердцу. Их снимали операторы, входившие в состав пропагандистских батальонов. Им самим предстояло решать, какие сцены достойны съемок, у них был достаточный запас времени, чтобы выбрать нужные сюжеты, от них же, согласно инструкциям, требовалось предоставить внешне достоверные и естественные материалы. Отснятые сотни метров пленки специальным курьером доставлялись в Берлин, проходили цензуру в министерстве пропаганды, а затем включались в очередной выпуск кинохроники. Иногда отснятый на фронте материал не удовлетворял Геббельса, и тогда он приходил в неописуемую ярость и кричал, что съемки никуда не годятся, что его операторы слишком осторожничают и не хотят идти в гущу событий и что он потребует от них исполнения долга любой ценой в любых условиях.

Операторы, попавшие на военные корабли, считали, что им не повезло. Чаще всего корабли простаивали в порту, поэтому снимать было совершенно нечего, разве что можно было запечатлеть на пленке, как команда обедает или проводит время на палубе. Стоило Геббельсу увидеть подобную «хронику», как он выходил из себя от бешенства. С другой стороны, его приводили в восторг съемки пикирующих самолетов, прыжков с парашютом, воздушных боев, грузовиков с динамитом, трудной жизни команды подводной лодки, вышедшей в поход, и многое другое, что наглядно доказывало, какому риску подвергал себя оператор ради нескольких кадров.

Несмотря на постоянную особую заботу о выразительных и впечатляющих документальных фильмах о войне, Геббельс ни на минуту не выпускал из вида свою самую важную задачу – монопольное право на отбор и подачу новостей. Чтобы обезопасить себя от любой попытки нарушить его прерогативы, 1 сентября Геббельс объявил о том, что отныне немцам запрещается слушать иностранные радиостанции. Те, кого заставали за этим занятием, подвергались аресту, а если еще было доказано, что они в довершение ко всему еще и распространяли услышанные в зарубежных передачах новости, то виновным грозил концентрационный лагерь или даже смертная казнь.

Геббельс сам составил декрет, от выполнения которого не освобождался никто, включая даже членов кабинета министров. И только у Геббельса была власть дать кому-либо право слушать программы новостей, шедшие по эфиру из-за рубежа. Однако исключения он делал крайне редко. Многие видные сотрудники министерства пропаганды были лишены возможности следить за новостями по иностранному радиовещанию. Они принимали участие в важных совещаниях, не имея ни малейшего представления о том, как комментируют за рубежом те или иные события. Только те, кто должен был готовить отклики германского радио на новости, распространявшиеся за границей, наслаждались неограниченной свободой во всем, что касалось зарубежных передач. По словам его стенографиста Якобса, Геббельс позволил только нескольким министрам слушать иностранное радио – например, Розенбергу и Шверину фон Крозигу, – но позднее отменил свое разрешение.

Хотя декрет вступил в действие с первого дня войны, Геббельс весьма неохотно пошел на такие строгие меры. Будь хоть малейшая на то возможность, он предпочел бы не прибегать к ней, так как запрет слушать иностранное радио был равносилен признанию, что в Германии существует цензорский надзор над информацией.

Для любого пропагандиста есть два вида цензуры: тот, который официально признается властями, и второй, негласный, которого якобы не существует. Например, тот факт, что на оккупированных Германией территориях введена строгая цензура, тщательно скрывался от читателей. Согласно инструкции Геббельса, запрещалось выпускать газеты с пробелами в столбцах, которые бы указывали на купюры, сделанные цензором. Любая статья, изъятая из набора по соображениям цензуры, должна была заменяться на другую, чтобы не возбуждать у читателей подозрений.

С другой стороны, цензорство, как таковое, признавалось на радио изначально. Новый декрет был направлен не против горстки редакторов, а против миллионов радиослушателей, за которых решали, какие передачи им слушать, а какие – нет.

С точки зрения пропаганды это был весьма рискованный шаг, и Геббельс делал все возможное, чтобы сгладить неприятное впечатление, произведенное непонятным указом. Он израсходовал немало времени и чернил, пока объяснял доверчивым и простодушным немцам, почему им не стоит слушать иностранные передачи. В своих объяснениях он акцентировал свой главный довод – информация, передаваемая по германскому радио, более достоверна, чем стряпня иностранного радиовещания, которая в основном состоит из лжи и клеветы. Почти сразу же он создал особый статистический отдел и поручил ему регистрировать и вести учет искажений действительности в сообщениях иностранной прессы и радио. Вскоре Фрицше мог доложить, что «за семь недель войны набралось 108 подобных случаев». Не столь важно, что сама по себе цифра была явно завышена, население в целом верило в непогрешимость статистики и мало-помалу теряло доверие к сообщениям из-за границы.