Сила - Наоми Алдерман

Беда в том, что это теперь на каждом углу. А если хочешь чего-то другого, надо слушать очень непростых людей. Которые не всегда говорят в тему. И местами, кажется, психи.

Этот Том Хобсон, который раньше вел “Утреннее шоу”, слепил себе сайт. Сдружился с УрбанДоксом, БейбаПравдой – короче, той вот тусовкой. Джос читает на телефоне, когда никого поблизости нет. На сайте Тома Хобсона сообщения о событиях в Бессарабии – не верится, что правда. Пытки и эксперименты, в приграничных районах на севере свирепствуют женские банды, убивают и насилуют мужчин. Здесь, на юге, пока тихо, несмотря на приграничные беспорядки. У Джоселин есть знакомые местные – в основном очень приятные люди. Она знает мужчин, которые согласны, что, пока война, нынешние законы разумны. И женщин, которые зазывали ее в гости на чай.

Но кое-чему она верит с легкостью. Том пишет, что в Бессарабии, где Джос сейчас и обретается, на таких, как Райан, ставят эксперименты. Режут их на куски, выясняют, что с ними произошло. Ложками пичкают их этим наркотиком, называется “блеск”. Говорят, источник поставок наркотика – прямо в Бессарабии, где-то поблизости. У Тома на сайте есть гуглокарта. Американская армия, пишет Том, дислоцирована там, где сейчас Джос, на юге, потому что охраняет поставки “блеска”. Поддерживает порядок, чтобы Марго Клири договорилась о поставках от преступных синдикатов “Полярной звезде”, а “Полярная звезда” этот же самый “блеск” впаривала потом американской армии втридорога.

Уже больше года Джос раз в три дня выдают паек бело-лилового порошка – “от ее заболевания”. Райан показал ей один сайт, там говорилось, что от порошка девушкам с аномалиями пасмы становится хуже. Амплитуда перепадов силы растет. На порошок подсаживаешься.

Но Джос здорова. Она говорит, это было как чудо, но это вовсе не было “как”. Это было чудо. Джос видела своими глазами. Каждую ночь, в темноте, лежа в койке, она молится – закрывает глаза и шепчет: “Спасибо, спасибо, спасибо”. Ее исцелили. Она здорова. Про себя она рассуждает: наверняка я спасена не просто так.

Джос идет посмотреть на пакетики с пайком, спрятанные под матрасом. И на фотографии наркотика с сайта Тома Хобсона.

Отправляет сообщение Райану. Секретный телефон, предоплаченный, Райан меняет его раз в три недели.

Райан говорит: “Ты правда считаешь, что твоя мама сотрудничает с наркокартелем?”

Джос говорит: “Я не считаю, что она не стала бы, если бы выпал шанс”.

У Джоселин сегодня увольнительная. Она одалживает на базе джип – покататься за городом, с друзьями повидаться, это ничего? Она дочь сенатора – сенатора, которой прочат участие в ближайшей президентской гонке, и вдобавок крупной акционерки “Полярной звезды”. Ну конечно, это ничего.

Джос сверяется с распечатками карт с сайта Тома Хобсона. Если он пишет правду, то до одного из бессарабских центров производства наркотика всего-то сорок миль. И несколько недель назад случилась странная история: девчонки с базы погнались по лесу за фургоном без опознавательных знаков; шофер отстреливался. Не догнали, отрапортовали о возможной диверсии северомолдавских террористов. Но Джос-то понимает, в каком направлении умчался фургон.

Она садится в джип, во всем теле легкость. Увольнительная на полдня. Светит солнышко. Джос смотается туда, где должен быть этот центр, оглядится – может, что и увидит. На сердце тоже легко. Пасма гудит сильно и ровно – теперь так всегда, – и Джос хорошо. Джос нормальная. У нее приключение. В крайнем случае она приятно покатается. Но, может, и сфоткает что-нибудь, запостит онлайн. Или еще лучше – может, найдутся улики против матери. Джос тогда пошлет их Марго и скажет: “Если не отстанешь и не дашь мне жить как хочу, отправлю всё прямиком в «Вашингтон пост»”. Если удастся сфоткать… вообще отличный будет день.

Тунде

Поначалу было просто. Он обзавелся массой друзей – было кому приютить, пока он бродил сперва по городу и городам-спутникам, а затем направился в сторону гор. Бессарабию и Северную Молдову он знает – объездил целую жизнь назад, готовя материал про Авади-Атифа. Любопытно, что здесь ему не страшно.

Вообще говоря, никакой режим не может сменить шило на мыло в мгновение ока. Бюрократии, они тормозные. Люди не торопятся. Старик должен выходить на работу, чтобы показать новеньким женщинам, как варить целлюлозу на бумажной фабрике или как провести учет заказанной муки. По всей стране мужчины продолжают руководить заводами, а женщины перешептываются про законодательство и гадают, когда и как оно вступит в силу. Первые недели Тунде фотографирует новые порядки, драки на улицах, мужчин с омертвелыми глазами, запертых по домам. Тунде планирует путешествовать несколько недель и фиксировать, что видит. Это станет последней главой книги, которая ждет его бэкапом на флешках и заполненными тетрадками в Нининой нью-йоркской квартире.

До Тунде доносились слухи, что жестче всего в горах. Никто не говорит, что именно слышал, – ничего конкретного. Мрачные пересуды об отсталых селянах и мраке, что так и не рассеялся, невзирая на десяток разных диктаторов и режимов.

Петр, официант с праздника Татьяны Москалевой, рассказывал:

– Там девочек ослепляли. Когда только появилась сила, тамошние мужчины, бандитские главари, ослепляли девочек. Я так слыхал. Выжигали им глаза каленым железом. Ну, чтоб и дальше верховодить.

– А теперь?

Петр тряс головой:

– Теперь мы туда не суемся.

И за отсутствием другой цели Тунде решил идти в горы.

На восьмой неделе стало хуже. Он пришел в городишко на берегу огромного сине-зеленого озера. Воскресное утро, он бродил по улицам голодный, пока не наткнулся на пекарню – двери открыты, на обочину истекает восхитительная парна́я, дрожжевая духота.

Мужчине за стойкой Тунде протянул монеты и указал на пухлые белые булочки, остывавшие на проволочном стеллаже. Мужчина изобразил традиционный жест: раскрыл ладони, как книжку, – мол, “документы”; такое теперь случалось все чаще. Тунде показал паспорт и пресс-карту.

Мужчина пролистал паспорт – ища, понятно, официальный штамп с именем опекунши, которая должна была вдобавок подписать разрешение на поход за продуктами в одиночестве. Мужчина смотрел в паспорт очень внимательно. Добросовестно его изучив, снова показал “документы”, уже в легкой панике. Тунде улыбнулся, пожал плечами и склонил голову набок.

– Да ладно тебе, – сказал он по-английски, хотя мужчина ничем не выдал, что знает язык. – Подумаешь, булки. Ну нет других бумаг, чувак.

Прежде хватало. На этом этапе ему обычно улыбались – вот ведь чудной иностранный журналист – или на ломаном английском читали краткую нотацию о том, что к следующему разу бумаги надо привести в порядок, и Тунде извинялся, и обаятельно улыбался в ответ, и выходил из магазина с продуктами или припасами.

Но мужчина за прилавком горестно покачал головой. Ткнул пальцем в вывеску на стене, по-русски. Тунде перевел, сверяясь с разговорником. Грубо говоря: “Пять тысяч долларов штрафа каждому, кто поможет мужчине без документов”.