"Кровавый карлик" против Вождя народов. Заговор Ежова - Леонид Наумов

Обратим внимание на еще одну деталь: «Ежов распорядился, чтобы гроб с телом Слуцкого был выставлен в главном клубе НКВД «для прощания с умершим» и чтобы вокруг гроба нес дежурство почетный караул» [32]. Это тоже для резидентов в Праге, Париже, Мадриде и Нью-Йорке? Впечатление, что все это скорее «для внутреннего пользования», что надо ввести в заблуждение кого-то внутри страны. Может быть, кого-то в Кремле?

А. Павлюков в крайне интересном исследовании «Ежов» также считает, что Слуцкого убили. Автор связывает его смерть с тем, что два «партийца», пришедшие в органы вместе с Ежовым — Баранов и Курмашев, «раскололи» арестованного комиссара ГБ 1-го ранга Агранова и тот дал показания о «враждебной деятельности Слуцкого в органах» [43, с. 368]. Фриновский и Ежов испугались, что эта информация дойдет до Сталина раньше, чем они успеют ему доложить. Поэтому руководством НКВД было принято решение «сдать» Слуцкого, и с согласия вождя он был ликвидирован. Правда, в работе Павлюкова содержится и иная информация, не совсем согласующаяся с его версией. На следствии бывший нарком внутренних дел Украины Успенский показал, что когда Фриновский позвонил в Киев Ежову и рассказал о смерти Слуцкого, то из их разговора Успенский понял, а затем это ему «рассказал и Ежов, что Слуцкий неудачно сделал какую-то работу за кордоном, имел по этому поводу крупный разговор с Фриновским и неприятность для себя, что он от этого затянулся папиросой и умер якобы от разрыва сердца. Я еще тогда сказал Ежову, что сомневаюсь, что Слуцкий помер естественной смертью, и думаю, что папироса у него была не простая, а с какой-либо начинкой…Ежов замялся и ответил: «Все возможно» [82, с. 371].

Павлюков не объясняет, почему, с его точки зрения, Ежов уклонился от контроля за ликвидацией Слуцкого и поручил исполнение Фриновскому (подчеркну — не исполнение, конечно, а именно контроль). Автор пишет, что наркому это нужно было, «чтобы избежать возможных подозрений в причастности». Но подозрений с чьей стороны? Ведь, по мнению Павлюкова, Сталин и так знал о том, что Слуцкого уберут, что же это Ежов так «шифровался» от зарубежных резидентов? Может быть, Сталин все-таки не все знал, или, может быть, он знал о «предательстве» Слуцкого, но не то, что было на самом деле, а то, о чем ему доложили? Тогда страх Ежова понятнее. Обратим внимание и на то, что сказал Ежов: «…Слуцкий неудачно сделал какую-то работу за кордоном, имел по этому поводу крупный разговор с Фриновским».

Чтобы разобраться в смысле произошедшего, надо сначала вспомнить, что за фигура комиссар ГБ 2-го ранга СЛУЦКИЙ АБРАМ АРОНОВИЧ. Он родился в 1898 г., в украинском селе, отец кондуктор. Затем семья переехала в Среднюю Азию, учился в гимназии г. Андижана. В 1917 г. вступил в партию большевиков. С 1920 г. сотрудник Ташкентской ЧК. Вскоре заместитель председателя Верховного трибунала Туркестана. В 1926 г. его перевели в экономический отдел ОГПУ. Одно время Слуцкий — секретарь парткома ОГПУ. В ЭКУ он — один из «создателей» «Шахтинского дела». С 1930 г. он работает в ИНО, где стал заместителем начальника отдела Артузова. В 1931–1933 годах находился на работе в торгпредстве в Германии. Являлся главным резидентом ИНО ОГПУ по странам Европы, возглавлял параллельный с московским центр разведки. Когда Артузова перевели в Разведупр, Слуцкий стал начальником ИНО.

Павел Судоплатов «уважал Слуцкого как опытного руководителя разведки» и внимательного человека [33, с. 108]. Иначе считал Орлов: «Его характерными чертами были лень, страсть к показухе и пресмыкательство перед вышестоящим начальством. Слабохарактерный, трусливый, двуличный Слуцкий в то же время был неплохим психологом и обладал тем, что называется «подход к людям». Одаренный богатой фантазией, он умел притворяться и артистически разыгрывать роль, которую в данный момент считал выгодной для себя. Его выразительные глаза, лучащиеся добротой и теплом, внушали впечатление такой искренности, что на эту приманку нередко клевали даже те, кто хорошо знал Слуцкого» [40]. Вместе с тем он также высоко оценивал профессиональные качества Слуцкого.

Кривицкий рассказывает историю, удивительно хорошо подтверждающую рассказ Орлова:

«Перед первым московским процессом Ягода поручил Слуцкому провести допрос троцкиста Мрачковского и «сломить» человека, к которому Слуцкий питал глубокое уважение. Мы оба плакали, когда Слуцкий рассказывал мне о своем опыте в качестве инквизитора (выделено мной. — Л.Н.). Я передам рассказ Слуцкого, насколько он запомнился мне.

— Когда я начал допрос, я был чисто выбрит. Когда я закончил его, у меня выросла борода, — рассказывал Слуцкий. — Допрос продолжался девяносто часов. Каждые два часа раздавался звонок из кабинета Сталина. Его секретарь спрашивал: «Ну как, удалось вам уломать его?»

— Вы хотите сказать, что не покидали кабинет все это время? — спросил я.

— Нет, после первых десяти часов я вышел ненадолго, но мое место занял мой секретарь. В течение девяносточасового допроса Мрачковского не оставляли одного ни на минуту. Его сопровождал охранник, даже когда он ходил в уборную.

Когда он в первый раз вошел в мой кабинет, он хромал, давало себя знать ранение ноги, полученное им в Гражданскую войну. Я предложил ему стул. Он сел. Я начал допрос словами: «Видите ли, товарищ Мрачковский, я получил приказ допросить вас». Мрачковский ответил: «Мне нечего сказать. Вообще мне не хочется вступать с вами в какие-либо разговоры. Вы и вам подобные хуже любого царского жандарма. Скажите мне, какое право вы имеете допрашивать меня? Где вы были во время революции? Я что-то не припомню, чтобы когда-либо слышал о вас в дни революционной борьбы» [31, с. 176].

Мрачковский заметил два ордена Красного Знамени на груди у Слуцкого и продолжал:

— Таких я на фронте никогда не встречал. Что же до орденов, то вы, должно быть, украли их.

Слуцкий молчал, он дал своему заключенному возможность излить желчь.

…Мрачковский поднялся и одним быстрым движением распахнул рубаху, обнажив шрамы от ран, полученных в сражениях за Советскую власть.

— Вот мои ордена! — воскликнул он…

Наконец Слуцкий заговорил:

— Нет, товарищ Мрачковский, я не крал своих орденов Красного Знамени. Я получил их в Красной Армии, на Ташкентском фронте, где сражался под вашим командованием. Я никогда не считал вас подлецом, да и сейчас не считаю. Однако вы находились в оппозиции и боролись против партии? Несомненно. А теперь партия дала мне приказ допросить вас. А что касается ран, посмотрите!

И Слуцкий оголил часть тела, показывая свои боевые шрамы.

— Они тоже с Гражданской войны, — добавил он. Мрачковский внимательно слушал, а затем сказал:

— Я не верю вам. Докажите мне.

Слуцкий велел принести свою официальную автобиографию из архива ОГПУ. Дал ее прочесть Мрачковскому. Затем он сказал:

— Я состоял в ревтрибунале после Гражданской войны. Позже партия направила меня в ОГПУ. Я лишь выполняю приказы. Если партия прикажет мне умереть, я пойду на смерть.

Слуцкий сделал это полтора года спустя, когда было объявлено, что он покончил жизнь самоубийством (обратим внимание, Кривицкий думает, что Слуцкий покончил с собой. Была, оказывается, и такая версия. — Л.Н.).