Дочь Аушвица. Моя дорога к жизни. «Я пережила Холокост и всё равно научилась любить жизнь» - Това Фридман

своей дочерью Ризой. Мы назвали ее в честь моей матери. Я была полна решимости обеспечить своего ребенка воспитанием, свободным от ненависти, счастливым детством в отличие от детства Райта и моего собственного. Некоторые из наших соседей теперь стали нашими друзьями, и, хотя с деньгами было туго, мы делились всем, чем могли. Подарки в виде детской одежды, пеленок и подгузников окончательно сплотили нас как одно дружное сообщество. Спустя 13 месяцев родился брат Ризы, Гади. В то Рождество за нашей дверью скопилось еще больше подарков, и, хотя все знали, что мы не празднуем этот праздник, наши соседи настаивали: «Почему дети должны страдать?»

С двумя детьми жизнь стала гораздо более беспокойной, и на занятия оставалось мало времени. Поэтому мы разместили в лифте листовку с предложением бесплатного обучения английскому и математике в обмен на услуги няни. Поначалу желающих не оказалось, но потом мы отобрали несколько девочек-подростков, которым требовалась помощь в написании коротких сочинений и которым мы могли бы доверить наших детей. Обратился за помощью и двенадцатилетний мальчик, который испытывал трудности с математикой. Он не мог нянчиться с детьми, потому что уже заботился о двух своих младших братьях, но Майер часами сидел с ним, решая числовые головоломки, которые становились все более сложными и сложными. Тайны математики были раскрыты, и мальчик добился больших успехов. Мое сердце до сих пор согревает тот факт, что наше преподавание углубило наши отношения с соседями. Экономические, образовательные и социальные различия исчезли, как только мы соединились на эмоциональном уровне.

К началу 1967 года Майер и я получили дипломы и были готовы двигаться дальше. Наши соседи устроили фантастическую прощальную вечеринку, и нам было очень грустно уезжать. Мы и не подозревали, что направляемся прямиком на новую войну.

Глава 21. Израиль

Нетания, Израиль

1967 ГОД / МНЕ 29 ЛЕТ

Теплый, сухой воздух окутал меня приветливыми объятиями в тот момент, когда я переступила порог авиалайнера «Эль Аль» и спустилась по ступенькам на израильскую землю. Мне было приятно вернуться — на этот раз с моим мужем Майером и двумя маленькими детьми. Я всегда буду помнить эту дату — 3 мая 1967 года.

До Нетании мы тридцать минут добирались вдоль побережья на машине, открыв настежь окна, мы двигались на север от аэропорта Бен-Гурион. Прижавшись друг к другу, наши дети, Риса и Гади, высовывались из окон как можно дальше, словно цветы, поворачивая свои лица к солнцу. Жара стала бальзамом, снимавшим боль от долгого перелета и напряжения полной забот нью-йоркской жизни. Уже в первые минуты в этой солнечной стране мы заметили органолептические контрасты между «Большим яблоком»[14] и Тель-Авивом. Мы были ослеплены ветром, доносившим аромат цветов и соленый привкус Восточного Средиземноморья.

«К такому можно привыкнуть», — сказала я себе.

Нетания была намного меньше Тель-Авива, но не менее привлекательна. В рамках нашего знакомства с молодой, развивающейся страной мы остановились в уникальном израильском учебном заведении под названием улпан, которое знакомило иммигрантов с ивритом, а также с культурой и обычаями их новой родины. Мы зарегистрировались на шесть месяцев, которых, по нашему мнению, было бы достаточно, чтобы акклиматизироваться и хорошо овладеть языком.

Инфраструктура нашей улпан была ориентирована на молодые семьи, и я была тронута тем, что на кроватях детей ждали кукла и мяч. Этот жест помог нам сразу же почувствовать себя как дома. Пищу мы принимали все вместе в определенное время, и обеденный зал был заполнен разноязычным хором — я услышала русский, польский, испанский, французский и английский. Наш инструктор постоянно пытался привнести иврит в наши разговоры. Я решила сменить свое имя на Това, чтобы оно звучало более по-израильски. Я выбрала его также потому, что оно было ближе к имени моей бабушки по материнской линии — Тема.

Поначалу жизнь была предсказуемой, рутинной и комфортной. Каждое утро мы отводили детей в ясли, а затем отправлялись на уроки иврита. Мы привыкли к субтропическому ритму: отдыхали днем, когда солнце было в самом разгаре, а вечером общались с друзьями и делали домашнее задание. Нам понравился израильский образ жизни, мы проводили бесконечные часы на свежем воздухе и на нетанийском нетронутом песчаном пляже.

Однако наша мягкая посадка на Ближнем Востоке продлилась недолго. В середине мая 1967 года к нам пришел офицер израильской армии с близлежащей базы, который объявил, что война неизбежна и что, по всей вероятности, мы окажемся на линии фронта. Это не должно было стать большим сюрпризом, но каким-то образом новости застали нас с Майером врасплох.

Мы знали о спорадических рейдах палестинских партизан через границу и разжигающей войну риторике президента Египта Гамаля Абдель Насера. Но несмотря на соглашение о взаимной обороне, подписанное Египтом и Сирией в конце 1966 года, предполагаемая угроза казалась довольно отдаленной. Во всяком случае, наибольшему риску подвергались израильские города вблизи границ Египта и Сирии. Однако визит армейского офицера заставил нас сосредоточиться на потенциальном конфликте в нашем районе. Мы жили в одном из самых узких уголков израильской территории. Наш комплекс находился всего в восьми милях от иорданской границы. Израильская армия боялась, что когда начнется война, то Тулькарм, населенный преимущественно палестинцами город недалеко от границы на Западном берегу реки Иордан, будет использован в качестве оружейной базы.

Офицер дал директору нашей школы конкретные инструкции насчет того, как построить элементарные оборонительные сооружения. Нельзя было терять времени. Мы должны были немедленно начать рыть окопы и траншеи. Это была не просьба, это был приказ.

— Извините, я не могу выделить ни одного солдата, чтобы помочь вам, — сказал он, прежде чем вернуться на свою базу.

Многие учащиеся нашей разношерстной группы изначально были городскими жителями, никогда не державшими в руках лопату. Мало того, без общего языка у нас были проблемы с общением. Это было трудное время, но Майер принял вызов. Он никогда не был на войне, но бесстрашно столкнулся с надвигающимся конфликтом.

Майер погружался в каждый проект своего жизненного пути, крупный или небольшой, так, как будто это была головоломка, которую он должен был решить в одиночку. Обладая инженерным складом ума, он руководил раскопками, организовывал ротации, обучал мерам безопасности и следил за тем, чтобы бомбоубежища были укреплены и полностью снабжены припасами на случай, если нам придется укрываться в течение длительного периода.

Оптимистичная решимость Майера резко контрастировала с моим настроением. Впервые за более чем двадцать лет с момента ликвидации нацистами Биркенау я была по-настоящему ошеломлена. Мои кошмары, отступившие было под натиском моей