Его повесили на площади Победы - Лев Симкин

При всех особенностях советского правосудия бесспорным является факт, что уже одно количество советских судебных процессов против нацистских военных преступников не менее чем вчетверо превышает число процессов, прошедших на Западе (и это не считая судов над коллаборационистами).

В ФРГ и Австрии на военных преступников было заведено около четверти миллиона уголовных дел, но лишь в десятой их части дошло до обвинительного заключения, и менее половины этих процессов закончились вынесением обвинительного приговора. Большинство осужденных отделалось довольно мягкими наказаниями. Взять хотя бы эскадроны смерти — айнзатцгруппы. Уже упоминавшийся процесс 1948 года в Нюрнберге над их руководителями завершился тем, что из 24 подсудимых приговорены к смертной казни 14, казнены четверо, большинству потом сократили сроки наказания, и в 1950-е годы они оказались на свободе. Из 30 высших эсэсовских и полицейских чинов вышли на свободу 16. Что было бы с Еккельном, окажись он там?

Вспомним судьбу двух других членов тройки высших фюреров СС и полиции на оккупированной территории СССР. Прютцман покончил жизнь самоубийством. Эриха фон дем Баха пытались судить несколько раз, арестовывали и освобождали и только в 1965 году приговорили к пожизненному заключению за участие в убийствах «ночи длинных ножей». Бах, как и Еккельн, понес наказание не за основные свои деяния — личное участие в карательных операциях в СССР и подавление Варшавского восстания остались безнаказанными. Он прожил довольно долгую жизнь и умер в мюнхенской тюремной больнице в 1972 году.

21 ноября 1945 года было принято решение Политбюро «О проведении судебных процессов над бывшими военнослужащими германской армии и немецких карательных органов». НКВД, НКГБ, СМЕРШ и прокуратура обязывались провести предварительное следствие в сроки, обеспечивающие начало рассмотрения дел в суде не позже 15 декабря 1945 года. Наркомюст и прокуратура должны были выделить прокуроров и судей на каждый из процессов, а секретари ЦК компартий республик и обкомов — оказать содействие в их проведении. Ход открытых процессов Политбюро предписывало систематически освещать в прессе. Решение партии было претворено в жизнь в установленные сроки, в Риге — с небольшой задержкой.

Конечно, сравнение с Московскими процессами требует ответа на один немаловажный вопрос: применялись ли к обвиняемым пытки? Свидетельств на этот счет мною не обнаружено. Правда, сохранилось адресованное наркому внутренних дел Берии письмо от 7 августа 1945 года, подписанное генерал-лейтенантами Кривенко и Кобуловым, о том, что «содержащийся в Бутырской тюрьме обергруппенфюрер Фридрих Еккельн, числящийся за следственным отделом Разведывательного управления Генштаба, неохотно дает показания». Там же предлагается «Еккельмана (так в тексте. — Л.С.) перевести во внутреннюю тюрьму, создать жесткие условия содержания и активно допрашивать».

Что это были за «жесткие условия» и насколько «активно» допрашивали Еккельна, мы никогда не узнаем, но руководивший следствием Виктор Цепков — помощник начальника следственной части НКГБ СССР — был по этой части большой специалист[18]. Биография Цепкова довольно-таки типична для заплечных дел мастеров того времени. Уроженец украинского села, в 1920-е годы руководил хатой-читальней, затем стал секретарем райкома комсомола, потом пошел по линии потребкооперации. В 1938 году выдвинули на работу в органы, за год дошел до центрального аппарата НКВД СССР. Не помешала даже судимость — в 1934 году он, в ту пору директор техникума, был осужден к четырем месяцам принудительных работ «за антисанитарное состояние студенческого общежития». Сразу после смерти Сталина «заслуженный работник НКВД» был арестован и пять месяцев находился под арестом за злоупотребление служебным положением, но отделался легким испугом, был отправлен руководить в Москве отделением милиции и в 50 лет — на заслуженную пенсию.

Получается, те, кому выпало расследовать дело и судить Еккельна, в каком-то смысле были ему под стать. Как говорил один их коллега из романа Владимира Войновича, «их бин арбайтен ин руссиш гестапо».

Председатель военного трибунала Прибалтийского военного округа Михаил Иванович Панкратьев — малограмотный большевик, начавший карьеру с грузчика, после революции стал делопроизводителем и, безо всякого образования, переквалифицировался в прокуроры. Сам Михаил Иванович писал в автобиографии, что «колебаний от линии партии не имел, взгляды разного рода оппозиции не разделял». Согласно характеристике, «принимал активное участие в работе прокуратуры по выкорчевыванию врагов народа». Его усердие было оценено по заслугам. В 1937 году после ареста Тухачевского ему выделили две комнаты в квартире маршала, в 1938 году назначили на пост прокурора РСФСР, а годом позже он стал прокурором СССР, сменив на высокой должности самого Вышинского.

За год пребывания на этом посту Панкратьев добился отмены условно-досрочного освобождения заключенных, на одном из совещаний убедив Сталина во вреде этого «буржуазного института»[19]. Но этого мало. Представьте, Панкратьев умудрился вступить в конфликт с Берией, когда того назначили наркомом внутренних дел, и тот распорядился проверить некоторые приговоры, вынесенные при участии этого ведомства. Панкратьев дважды писал докладные записки в ЦК о недопустимости прекращения дел против врагов народа. На чем, правда, погорел — был снят с работы. Но война все списала, и он вновь поднялся по карьерной лестнице, став председателем трибунала Прибалтийского военного округа.

Перед войной среди прокуроров еще встречались наивные люди, иной раз — совсем другого сорта. Заместитель прокурора СССР Николай Зоря тоже не понял: то распоряжение Берии было чисто формальным, так его и надлежало выполнить. Он добросовестно проверил дела о саботаже и вредительстве и пришел к выводу, что большинство из них основаны на сфабрикованных доказательствах. Его тут же уволили, хотя, по счастью, не арестовали. В 1939 году объявили частичную мобилизацию, и недавний высокопоставленный чин стал рядовым Красной армии. Он воевал в Финляндии, после чего был принят в военную прокуратуру, где дослужился до прокурора военного округа. В дни Рижского процесса генерал Зоря участвовал в Нюрнбергском процессе в качестве помощника обвинителя от СССР. И вновь полез куда не надо — в обстоятельства Катынского дела[20]. Зорю нашли мертвым в гостиничном номере, официальная версия смерти — неосторожное обращение с оружием, но, скорее всего, он покончил с собой, опасаясь вполне вероятных репрессий. Тело срочно отправили в Москву и похоронили без воинских почестей.