Мечник. Око Перуна - Вадим Долгов

Белка в полудреме удивлялась волшебным преображениям. Куст, похожий на бабушку, выглядел особенно удивительно. Ладейка двигалась, от этого казалось, что древняя бабушка тихонько бредет через лес.

Вдруг куст-бабушка споткнулся и упал на землю, уронив свою поклажу. Сон моментально слетел с Белки: бабушка была настоящей. Резкий взмах рулевого весла – и острый нос челна уткнулся в берег. В считаные секунды Белка оказалась на суше, наскоро привязала суденышко к торчащему из прибрежного песочка еловому корню и устремилась к тому, что сначала показалось ей кустом.

– Бабушка, ты упала?

Ворох ветхого тряпья зашевелился. На Белку пахнуло кислым старушечьим запахом.

– Ишь, внучка нашлась. Нашлась, да, видать, слепая. Не видишь разве сама, что упала? И не вздумай украсть мой хворост! Не смотри, что я старенькая. Клюкой отхожу – живого места не останется, все косточки пересчитаю! Глазки повыну, зубки повыбью – будешь горе кровавыми слезами выплакивать, да не выплакаешь!

Белка малость оторопела от такого потока брани. Однако бросать болезную в лесу без помощи было нельзя. Старики бывают бранливы, это не диво. И в Колохолме все знали бабку Бабариху, которая как заводилась, так могла целый день без остановки ругаться. А в молодости, говорят, была первой красавицей и отбою от женихов не знала. Но женихов она одного за другим выгоняла, а со временем и свататься перестали. Так и сидела бабка Бабариха на завалинке своей покосившейся избушки и ругала всех, кто мимо проходил. Несколько раз приходили молодые колохолмские парни, хотели ей избу поправить, но и их она прогнала. Так и жила с дырявой крышей. Говорят, демон в нее вселился. Зато, когда померла, соседи заметили сразу: тихо стало.

Видимо, встреченная в лесу старушка была одержима таким же демоном. Или еще худшим. Бабариха-то ругалась без особой злобы. Ворчала просто: то олухом назовет, то бестолочью. А эта вон как страшно грозится: и глаза вынуть, и зубы выбить. Но делать нечего. Белка вздохнула, не без труда сняла со спины старушки вязанку хвороста: «И как только тащила такую тяжесть?» Потом ухватилась покрепче за тряпье и поставила беспрестанно ворчащую старушку на ноги. Старушка оказалась на диво легкой. Едва ли не легче вязанки хвороста. И ростом Белке только до плеча.

Оказавшись на ногах, она принялась отряхивать со своего нищенского рубища сухие листья и древесную труху, а потом оборотила на Белку морщинистое лицо. На этом лице, казалось, все усохло, кроме длинного крючковатого носа и дымчато-серых слезящихся глаз.

– Что, бесстыдница, стоишь, зенки свои вылупила?! Иди прочь отсюда! – прошамкал беззубый рот, подслеповатые старческие глаза горели бессильной злобой.

Белка стояла недвижимо. От крика в воздух поднялась стая галок, беспокойно крича, черные птицы заметались над лесом.

– Иди прочь, я сказала, а не то… – Сухонькая рука сжала суковатую клюку. Белка едва успела отойти. Замах оказался слишком резким: клюка описала в воздухе широкую дугу и увлекла за собой несчастную старуху. Та вновь плюхнулась на землю, но тут же ожесточенно принялась вставать, одновременно стараясь взвалить на согбенную спину вязанку хвороста.

– Бесстыжие, бесстыжие, бесстыжие! – Воздух со свистом вылетал из чахлой груди, платок сбился, и из-под него вылезли позеленевшие от времени седые лохмы. «Настоящая ведьма…» – от этой мысли холодок пробежал у Белки по спине. Вязанка все никак не хотела поддаваться. Старуха уже почти взвалила тяжелую вязанку на спину, но ветхие ремешки не выдержали, лопнули, и весь хворост рухнул ведьме под ноги. От отчаянья она взвыла, упала ничком на рассыпавшиеся ветви и горько зарыдала. «Если и ведьма, то какая-то несчастная».

Белка подошла к ней и легонько коснулась плеча:

– Бабушка, не плачь. Я помогу тебе дрова до дому донести. Смотри, у меня и ремешок имеется.

Ответа не было, но рыдания стали тише. Потихонечку Белка стала собирать рассыпанный хворост. Когда все было собрано, она бережно подняла старуху, прислонила к дереву, подобрала остатки, скрутила плотную вязанку, закинула за спину и взяла притихшую «ведьму» под руку.

– Ну, теперь пошли, бабушка.

Старушечьи глаза были по-прежнему затянуты пеленой слез, но она уже не рыдала в голос. Слезы тихо наворачивались и медленно стекали по щекам, теряясь в глубоких морщинах. Однако, опираясь на Белкину руку, старуха сделала первый робкий шаг, потом еще, и пошла. Пройдя несколько саженей, Белка решилась задать важный вопрос, без ответа на который все ее старания могли оказаться бесполезными.

– Бабушка, а где ты живешь, куда идти? – Про себя Белка боялась, что ее неожиданная спутница не сможет ей ответить. И такое тоже случается: уйдет старый человек из дому, да и забудет дорогу обратно. Так и бродит, пока добрые соседи не вернут скитальца домой. Но в лесу соседей нет – спросить не у кого. Медведь – сосед, но он до дома не проводит.

Однако опасения ее оказались напрасными. Старуха, глотая слезы, все-таки нашла силы ответить:

– Тут близко, – и указала крючковатым пальцем на едва заметную тропинку, ведшую вдаль от реки к поросшему осинами холму.

Дом, к которому привела тропинка, стоял в гуще деревьев, которые, однако, были не осинами и не липами, которыми был наполнен окружающий лес, а одичалыми яблонями и вишнями. Видимо, раньше около дома был разбит большой сад, который со временем одичал и, разросшись, превратился в настоящую чащу. Сам дом оказался совсем не таким, каким его ожидала увидеть Белка. Глядя на нищенское тряпье, в которое была наряжена несчастная лесная жительница, она ожидала увидеть хлипкую хибарку или полностью ушедшую в лесной дерн землянку. На самом же деле тропинка упиралась в высокое крыльцо большой избы на подклете с тесовой крышей и резным коньком. Изба была сложена из дубовых бревен в обхват, что уже само по себе было удивительно, ведь дубов поблизости не наблюдалось. Видно было, что дом старый. Бревна кое-где были покрыты мхом, а в иных местах поросли даже и молодыми деревцами, пустившими цепкие корешки в расщелины между бревнами. Однако, несмотря на это, дом стоял прямо. Хозяйская рука давно не касалась его: и дом и двор выглядели запущенно. Но изначальная прочность бревен и добротность конструкции хранили этот маленький лесной замок от разрушительного влияния времени.

Кряхтя, старуха поднялась по крутым ступенькам, просунула руку в потайную нишу, сдвинула внутренний засов, и входная дверь с печальным скрипом отворилась. Переступив высокий порог, хозяйка обернулась и, уже совершенно спокойно глядя на Белку, кивнула: заходи, мол.

Белка, на спине которой по-прежнему висела вязанка хвороста, не стала ждать второго приглашения и вошла в дом.

Внутри царил полумрак, было холодно, пахло нежилым, углы горницы затянула паутина. Старуха молча ушла в темный угол, повалилась на застеленный овчиной кованый сундук и затихла. Белка опустила вязанку на пол и оглянулась. Бабушка до дома доставлена, хворост сложен на место. Первым желанием Белки было немедленно покинуть дом неприветливой старухи. Однако, посмотрев на ее скрюченную фигуру, Белка неожиданно для самой себя испытала приступ острой жалости: живет старая в лесу, никто к ней не приходит, внуки не теребят за подол поневы, сухарика в молочке никто не размочит, некому даже пол подмести.