Шифр Магдалины - Джим Хоган

Его гений, вне всякого сомнения, запечатлен в его восхитительных творениях. Немногие литераторы способны были писать так хорошо, а еще меньше среди них тех, кто оказал столь сильное влияние на современников. Совершенно очевидно и то, что его исключительный ум и духовное мужество, бесспорными доказательствами которых служат все его произведения, помогут ему в исполнении тех сложнейших и предельно ответственных обязанностей, что ныне возложены на него.

Несмотря на то что нашими Кормчими на протяжении столетий часто бывали люди искусства или литераторы (Бэкон, Гюго, Дебюсси — может ли какой другой список быть более блестящим?), я боюсь, что мы находимся на пороге того, что китайцы, называют «интересными временами». А в такие эпохи для ордена, подобного нашему, в качестве Вожатого предпочтительнее иметь спокойного дипломата, способного надежно провести наше судно среди бесчисленных столкновений государственных кораблей. Мне представляется, что Эзра излишне прям в своих высказываниях, слишком, даже вызывающе ярок, чтобы направлять наше небольшое сообщество к благополучному сретению тысячелетнего царства.

Аллен.

Да уж, действительно блестящий список, подумал Данфи. Бэкон, Гюго, Дебюсси? Эзра? Они обсуждали именно того человека, о котором он подумал? Или какого-то другого? Нет, конечно же, его! Какие могут быть сомнения! Сколько других «прямых и ярких» Эзр были известными литераторами в тридцатые годы, и сколько их могло быть включено в перекрестные ссылки в файлах «Андромеды»? Естественно только один — Эзра Паунд.

Значит, Паунд был Кормчим. Кормчим чего? «Общества Магдалины». Но что это такое? А слова насчет Нового Иерусалима?..

Расположив письма в хронологическом порядке, Данфи обнаружил, что Даллес писал Юнгу по четыре или пять раз в год. Большей частью смысл писем был довольно ясен. К примеру, когда он спрашивал совета у швейцарского профессора относительно «состояния нервов» своей жены. Но были в них и таинственные места. Особенно заинтересовали Джека частые упоминания Даллесом о загадочном «нашем молодом человеке». Из писем о нем можно было узнать очень немногое — лишь его возраст (он явно был молод) и пол. Одной такой подробностью было и родимое пятно. В письме из Биаррица, датированного 9 июля 1936 года, Даллес писал о том, что он…

* * *

…провел сегодняшний день с нашим молодым человеком, и считаю это большой честью для себя. Он прибыл из Парижа на уик-энд, и мы были счастливы принимать его в нашем коттедже на побережье. И вот именно вчера я увидел отметину у него на груди — то, что Вы называли «эмблемой». Ее форма настолько точна, что Клоув поначалу приняла ее за обычную татуировку, что очень повеселило нашего молодого человека.

В других письмах их автор выказывал удивительный пророческий дар по поводу многих геополитических проблем. Как, например, в послании от 12 июля 1937 года:

Подозреваю, что в конце концов будет гораздо легче вернуть Иерусалим евреям, чем объединить беспокойный континент, на который мы возлагаем свои надежды. И все же и то и другое должно быть и будет сделано. Если не к середине нынешнего столетия, то уж по крайней мере к его концу. Очень скоро мы увидим Израиль (хотя иногда у меня и возникают сомнения, останутся ли к тому времени еще евреи, чтобы населить его) и объединенную Европу. И дабы избежать неверного понимания, я выражусь яснее: под «объединенной Европой» я имею в виду Европу, которая говорит одним голосом, живет на одну валюту и молится одному повелителю. Континент без внутренних политических границ.

Каким образом мы сможем достичь названных целей — другой вопрос, и, откровенно говоря, боюсь, что наш Кормчий возложил свои надежды на шаткие и недостойные основания. (Что доброго исходило когда-либо из Рима или Берлина?)

Я со своей стороны глубоко убежден, что европейские границы будут когда-нибудь разрушены не солдатами на танках, а людьми с пером в руке. То же самое, по моему мнению, относится и к Святой Земле, и к возвращению ее евреям. Но каким бы способом упомянутые мной цели ни были достигнуты, одно совершенно ясно, друг мой, — мы победим!

Конечно, он прав, подумал Данфи. Надежды их Кормчего зиждились на весьма ненадежном основании. Отринув Рузвельта и обратившись вместо него к Муссолини, он забил «гол в свои ворота» и в ворота того Общества, которое возглавлял.

Но возможно, все-таки не так уж недальновиден был этот Эзра Паунд, как может показаться на первый взгляд? Если взглянуть на все происшедшее под несколько иным углом зрения, можно сделать вывод, что война и геноцид, развязанные Гитлером, пусть невольно, но помогли проложить путь для возникновения государства Израиль и Общего рынка. И тот и другой в определенном смысле были реакцией на кровавую бойню, которая предшествовала их созданию.

Джек еще раз взглянул на письмо и заметил нечто, на что не обратил особого внимания при первом чтении: «…и молится одному повелителю». Данфи нахмурился. Повелителям не молятся. Это надо обдумать более основательно, решил Джек, но почти сразу забыл о своем решении, как только принялся за чтение самого короткого и самого загадочного письма в связке. На нем стояла дата — 22 ноября 1937 года, и оно начиналось со слов:

Ради Бога, что теперь?

Данфи многое бы отдал, чтобы узнать, о чем здесь идет речь, но в отсутствие ответа Юнга понять вопрос Даллеса было невозможно. Из следующего письма, однако, становилось ясно, что начались какие-то очень серьезные события.

Мой дорогой Карл!

Ваше письмо меня по-настоящему успокоило. Мне ничего не было известно об институте в Кюснахте и о тех пожертвованиях, которые он внес. Слава Богу, он сохранен! Наука когда-нибудь, возможно, найдет способ осуществить то, что уже не может сделать он.

Наверное, это было предначертано. Узнав о катастрофе в Испании, я искал утешения в апокрифе и впервые понял истинный смысл тех роковых и таинственных строк:

Его царство придет и уйдет,

И вновь придет опять,

Когда, пораженный под корень,

Он станет последним, последним не став,

Один и со знаком священным на теле.

Тогда все земли те

В единую страну соединятся.

Он будет царствовать над ними,

Пока им не дарует сыновей навек.

Сам будучи безбрачен

И словно мертвый недвижим.

С пониманием того, что Его царство «придет и уйдет», мы живем вот уже несколько столетий. То, что оно должно прийти снова, когда он будет «поражен под корень», — основание для радостного ожидания. Ибо, дорогой Карл, это именно то, что случилось с нашим молодым человеком, чьи страшные раны лучше всего характеризует приведенная строка. Раненный таким образом и не имеющий ни братьев, ни сестер, он является, как доказывает и эмблема у него на груди, «последним» представителем своего рода.

Но далее мои способности толкователя зашли в тупик. То, что он станет «последним, последним не став» — загадка, решения которой, по-видимому, придется ждать до тех пор, пока «все земли те в единую страну соединятся».