Лестница Ламарка - Татьяна Алферова

* * *

Сергей с трудом выплывал из сна. Она опять ускользнула внезапно, без единого слова, хотя неизвестно, на каком языке говорит. Свет в окнах напротив вспыхнул и погас, или Сергею показалось спросонок. Просыпаться не хотелось. Сон не забылся и не отпускал его. Вроде бы он лежал на своей кровати, лицом к окну, но в то же время видел на месте привычного унылого книжного шкафа яркий ковер затейливой расцветки и высокий бронзовый кувшин на нем. Она ушла, но можно было лежать и вдыхать ее запах, оставшийся в подушках, запах волос и кожи, без примеси духов. Легкий запах ванили и миндаля. Подушка сохранила и отпечаток ее плеча, созвездие родинок на нем Сергей мог нарисовать по памяти, но это не привело бы ее обратно. Пора возвращаться и ему. Что-то есть такое там, в реальности, что требует его присутствия, Сергей не мог вспомнить сразу, но знал, что должен просыпаться и, очевидно, действовать. Но еще мгновение, еще раз прижаться лицом к вмятине на подушке, а Зоя потом. Зоя. Вот оно что. Он должен сейчас позвонить. Должен, ибо после смерти отца раз и навсегда понял, что потом не бывает ничего и никогда.

С удивлением и раздражением Сергей обнаружил, что добрая половина утра уже позади и, стало быть, на работу он опоздал безнадежно. Зоя долго не снимала трубку, а потом понесла какую-то дичь о том, что давно все знает и хочет умереть, раз уж по-другому нельзя. Сперва Сергей решил, что она устраивает сцену просто так, от плохого самочувствия, капризничает. Но Зоя говорила все бессвязнее, голос ее менялся, вопросов она не слушала и, казалось, перестала понимать, с кем разговаривает. О диагнозе, поставленном Мариной, успела-таки сообщить. Сергей знал, чего стоят диагнозы, поставленные по телефону горячо любящими подругами и родственниками, насмотрелся в детстве, но позвонил тетке, деля ее реакцию на восемьдесят пять. Даже в поделенном виде информация ужаснула. Нет, он считал, что летальный исход невероятен, хватит с него, но… Что "но" – додумывать не стал, а просто собрался и поехал, поймав машину у арки, отделяющей двор от улицы.

У самых дверей Зоиной квартиры столкнулся с Мариной, взглянувшей на него с восторженной ненавистью – не каждый день доводится уличать негодяя, который довел любимую подругу до такого. Марина звонить не стала, открыла дверь своим ключом, но Сергей придержал ее и вошел первый, словно там, внутри квартиры, их подстерегала опасность и он, как положено мужчинам в таком случае, оберегал спутницу. Мужчины охотно поступают подобным образом исключительно ради того, чтобы первыми увидеть неизвестное, у детей эти штучки выглядят неприглядно и честно, но взрослые прикрываются, в первую очередь перед собой, благородными побуждениями. Острая ненависть разделяла вошедших так же надежно, как карандашная черта – мальчика с девочкой, посаженных учительницей за одну парту именно из-за этой вынужденной ненависти, не дающей им чересчур много и часто болтать на уроке, даже когда совсем скучно.

Зоя не обратила на гостей никакого внимания, она была слишком занята. Зоя разговаривала с богами, рассказывая о жене Сергея, их кровати под легким кисейным пологом, о собственных планах, связанных со смертью законной жены, о расплате, принявшей облик красной волчанки, о безнадежности желаний, всех, кроме желания умереть.

Марина видела несчастное состояние подруги, доказанную вину Сергея, бессердечность мужчин – кто им дал право так с нами поступать? – и собственное бессилие. Сергей искал и не находил телефон, чтобы вызвать "скорую", не видя стоящего прямо у кровати аппарата на длинном шнуре. Зоя наконец воочию видела богов, нежно склонившихся над постелью. Они ласково улыбались ей, высовывали маленькие острые язычки от умиления и жалости, и глаза их под густыми грубыми челками и толстенькими рожками полнились сочувствием и ожиданием. Ожиданием чего, Зоя догадалась. Ее смерти.

"Скорая" приехала через сорок минут. Марина попыталась взять инициативу в свои руки и начала объяснять нечуткому врачу про волчанку, про симптомы и нервный срыв, перенесенный подругой.

– При чем тут нервный срыв и СКВ? – грубо перебил ее плотный мужик в ожидаемо мятом зеленом халате. – Вы кто, – обратился уже к Сергею, – муж? Давно температура держится? Паспорт давайте.

– Мой? – растерянно переспросил Сергей.

– При чем тут ваш, паспорт больной, разумеется.

– А при чем тут СКВ, совсем обнаглели, – начала заводиться Марина, – приезжают черт-те кто.

– СКВ, системная красная волчанка, женщина, – равнодушно отвечал врач, поспешно осматривая Зою, – но не похоже, нет.

– Так что, вы не будете ее забирать? Она же бредит! – Марина чуть не плакала от беспомощности.

– Где телефон? – поинтересовался непрошибаемый эскулап. – Паспорт не забудьте, – минут пять он накручивал диск, очевидно, было занято, потом разговаривал с кем-то в приемном покое.

Сергей нашел паспорт в выдвижном ящике серванта, там же лежала неведомо зачем сохраняемая женщинами разнообразная мелочь, вплоть до сломанных зубьев от расчески. Неясное воспоминание о чем-то, что случилось с ним недавно, колыхнулось, как остывающий бульон, подернутый жирной пленкой, но не оформилось, не излилось в образы. Марина выспрашивала у медсестры, что следует взять с собой и нельзя ли ей сегодня переночевать в больнице вместе с Зоей.

– Да вас туда вообще не пустят, – медсестра отличалась от врача лишь свежим халатом, не манерами.

– Как не пустят, она же в таком состоянии?

– Вы что, женщина, мы же ее в Боткинские бараки повезем, – как будто объяснение этим исчерпывалось.

Последующее Сергей запомнил неотчетливо и с удивлением обнаружил себя уже у больницы. В приемное отделение его в самом деле не пустили.

С Миргородской улицы, где находилась больница, Сергей поспешил уйти и через пару проходных дворов оказался на Тележной. Когда-то здесь жила тетка, совсем недолго, но Сергей запомнил дом, выгибавшийся стеной наружу, вот-вот обвалится. В доме были высоченные потолки, большие кухни, недействующие камины и старинные запахи нагретой меди от дверных ручек, прелых листьев от выцветших, некогда шикарных обоев и еще сладкий такой запах, ванили, что ли. Воспоминания о запахах самые сильные. Сергей отчетливо представил ту смесь ароматов, перебившую даже тревожный запах свежих опилок, свойственный Тележной. А представив, немедленно вспомнил – как раньше-то не сообразил, что ванилью пахнет кожа той безымянной дивной возлюбленной его снов. Показалось, что еще мгновение – и он догадается, решит что-то важное, но дорогу перебежал мальчик, и Сергей потерял мысль, только голова заболела. Слишком много мальчиков лезет в глаза, чертовщина, "Борис Годунов" какой-то. С другой стороны, всю чертовщину мы сами же и выдумываем, хуже того, впутываем в реальную жизнь, может, и Зоина ревность, чьи масштабы ужаснули его сегодня утром сильнее обыкновенного – человек в бреду не стесняется, – и Зоина ревность, выдуманная из ничего, из его недомолвок, трансформировалась в болезнь. Может, Марина права, и он виноват, но в чем? Сладкий дух ванили лез в ноздри, заставлял идти быстрее. На работу поздно, не имеет смысла, лучше домой, оклематься немного. Но Сергей зря пытался обмануть сам себя. Он хотел узнать, когда зажигаются окна напротив, проследить, кто приезжает на машине в ту квартиру.