Ключи к полуночи - Дин Кунц

Он поднял воротник пальто, чуть надвинул на глаза шляпу и спрятал в тень свое приметное лицо. Он пытался казаться случайным прохожим, но был уверен, что, на самом деле, выглядел, как некто, играющий в шпионов. Как бы то ни было, но если бы он не принял эти меры предосторожности, то его, конечно бы, узнали. Он был не просто сенатором Соединенных Штатов от штата Иллинойс, еще он был человеком, стремящимся войти в Белый Дом в качестве президента. Он проводил бесчисленные часы перед телекамерой и в жалкой компании несносных, но могущественных газетчиков, постепенно закладывая фундамент своей будущей кампании, которая будет длиться три или семь лет, в зависимости от судьбы того, кто занял этот высочайший пост только год назад. (Принимая во внимание ханжеские и праведнические отчитывания, многочисленные случаи нескрываемой политической двуличности и невероятную путаницу в делах, отметившие первые десять месяцев правления нового президента, уверенность Тома Шелгрина в том, что у него есть все шансы скорее через три года, чем через семь лет, стать президентом, неизменно росла. Он знал, как в совершенстве скрыть свою собственную двуличность. К весне ему уже надо будет решить, не пора ли учредить подготовительную консультативную группу.) В любом случае, его лицо было широко известно, и он не хотел, чтобы его видели на автостоянке супермаркета, потому что если бы кто-нибудь узнал его, то встречу с Ансоном Петерсоном пришлось бы отменить и перенести на другое время.

Через два ряда от него включились фары грязного желтого "Шевроле", выехавшего со своего места на стоянке. Машина проехала один проезд, затем другой и остановилась прямо за "Кадиллаком" сенатора.

Шелгрин открыл дверь со стороны пассажирского сиденья и заглянул внутрь. Он знал шофера с других встреч, подобных этой — приземистый, коренастый мужчина с поджатыми губами, в сильных очках. Но он не знал его имени, да никогда и не спрашивал. Сенатор сел в машину и пристегнул ремень.

— Кто-нибудь был на хвосте? — спросил коренастый человек.

— Если бы кто-нибудь был, меня бы здесь не было.

— Все равно надо принять меры.

— Нет нужды.

— Все равно.

В течение десяти минут коренастый человек вел машину по лабиринту улиц и переулков, где располагались разные резиденции. В зеркальце заднего вида он смотрел нисколько не меньше, чем на дорогу впереди.

В конце концов он произнес:

— Все чисто.

— Как я и говорил, — нетерпеливо сказал Шелгрин.

— Я только выполняю свою работу.

— Но не очень хорошо.

— Что вам не нравится?

— Я не выношу дилетантства.

— Вы считаете, что я дилетант?

— Ты как будто играешь в игру. Ты как щенок, который гоняется за своим хвостом. Это ребячество. Ты поступаешь не как профессионал.

— Не могу понять, — произнес коренастый человек.

Они остановились у светофора.

— Понять что? — спросил Шелгрин.

— Как вас вообще-то избрали. Вы такой неприятный сукин сын.

— О, но не при посторонних, — сказал Шелгрин. — Я могу быть очень очаровательным с избирателями, газетчиками и спонсорами моей предвыборной кампании. Но с какой стати я должен любезничать с тобой?

Шелгрину не хотелось оставлять это дело так. Петерсон действовал ему на нервы, и ему хотелось выместить свое раздражение на ком-нибудь. Он не мог придумать ничего более или менее действенного по отношению к Ансону, потому что тот в основном был равен ему, а в некоторых аспектах даже превосходил его. Унижая шофера, ворча на него и ссорясь с ним, Шелгрин таким образом приобретал самоуверенность, которая ой как понадобится ему при предстоящей встрече с Петерсоном.

— В этом обмене "любезностями" я оставил тебя далеко позади, — сказал сенатор. — У тебя нет ни ума, чтобы смутить меня, ни силы, чтобы навредить мне физически. И что хуже всего, на нашей особенной лестнице отношений ты стоишь, по крайней мере, на дюжину ступеней ниже меня. Ты сделал бы все, что я хочу, потому что знаешь — у меня есть власть, которая дает мне возможность увидеть как, захоти я, и тебя отправят домой. Отправят домой, мой друг. Подумай об этом. Ты ведь не хочешь домой, правда?

Водитель не ответил.

— Ты хочешь домой?

Водитель закусил губу.

— Отвечай мне, черт тебя побери! Ты хочешь домой? Домой на этой же неделе? Домой навсегда?

Шофер задрожал.

— Нет, нет.

Шелгрин рассмеялся.

— Конечно, не хочешь. Никто из нас не хочет домой. Какая жуткая мысль! Поэтому будь пай-мальчиком, веди машину и помалкивай.

Они направлялись прямо к придорожной дискотеке, расположенной в семи милях от супермаркета. Местечко называлось "У Джо" и было украшено на крыше неоновой рекламой, изображавшей танцующую пару высотой в десять футов. Для вечера буднего дня посетителей было достаточно — более сотни машин окружало здание. Одной из них был шоколадный "Мерседес" с номерами штата Мэриленд. Коренастый шофер въехал на свободную площадку рядом с ним.

Не говоря ни слова водителю, Шелгрин вылез из "Шевроле", глубоко вдохнул холодный ночной воздух, который сотрясался от громового диско-рока, а затем быстро нырнул на заднее сиденье "Мерседеса", где его ждал Ансон Петерсон.

Как только сенатор захлопнул дверь, Петерсон сказал своему шоферу:

— Поехали, Гарри...

Человек на переднем сиденье был большой, широкоплечий и совершенно лысый. Он держал руль почти на расстоянии вытянутой руки и машину вел хорошо. Минуя окраины, они выехали за город.

В салоне автомобиля пахло тягуче-ромовыми леденцами, к которым Петерсон был неравнодушен.

— Вы выглядите очень хорошо, дорогой Том, — сказал Петерсон.

— Вы тоже.

На самое деле Петерсон не выглядел так уж хорошо. При росте пять футов десять дюймов, он весил добрых триста фунтов. Его брюкам с трудом удавалось охватить его огромные телеса, поэтому казалось, что он был одет в трико. Пуговицы рубашки были застегнуты тоже не без труда, а пиджак он даже никогда и не пытался застегнуть. Ансон Петерсон всегда носил галстук — сегодня это был синий в белый горошек, в тон его синему костюму. Этот галстук подчеркивал необыкновенную окружность его шеи и многослойность подбородков. У него была большая толстая круглая физиономия, чуть бледнее, чем ваниль, но на ней сияли два незаурядно умных дегтярно-черных глаза.

Протягивая Шелгрину круглую упаковку с леденцами, Петерсон произнес:

— Любите такое?

— Нет, спасибо.

Петерсон взял один кружок для себя и как-то по-девчоночьи отправил его в рот. Затем он тщательно завернул оставшиеся леденцы, как будто так надо было сделать, чтобы угодить строгой няне, и положил их в один из карманов пиджака. Из другого кармана он достал чистый белый носовой платок, встряхнул его и энергично вытер руки.