Она не принцесса - Лора Ли Гурк

Она любила его. Ей было достаточно этой любви и места, которое можно назвать своим домом, но она знала, что ему этого мало. Она была полна решимости найти пути и изменить это положение.

Упорной назвал ее однажды Йен. Она готова с ним согласиться, потому что будет настойчиво делать все, чтобы возместить ему то, чего лишила его. Очень многое требовало возмещения. Она погубила его карьеру, которая была для него смыслом жизни. Еще хуже, она сделала его, самого благородного и благоразумного из всех мужчин, жертвой публичного позора и унижения. Последнего она не хотела, но это произошло из-за нее.

Она знала, чего ему стоило встретиться с ее отцом, терпеть сплетни, отказаться от работы и жалованья. Может быть, у нее уйдет на это вся оставшаяся жизнь, но Лючия поклялась, что сделает его счастливым. Она добьется, чтобы он был рад, что женился на ней. Сегодня ночью, решила она, засыпая на его плече, самое время начать.

Это невыносимо. Как может человек спокойно читать газету, когда его жена положила голову ему на плечо и обнимает за талию? Это слишком отвлекает. Даже теперь, когда все свершилось, ее прикосновение мгновенно возбуждало его.

Его жена. Жена, напомнил он себе, которая дорого обошлась ему.

Йен закрыл глаза и откинулся на мягкую спинку сиденья. Надо было видеть ярость Чезаре. Если бы, когда принц выслушивал объяснения о создавшейся компрометирующей ситуации, у него под рукой оказался пистолет или нож, Йен знал, что сейчас его не было бы в живых. Принц, который когда-то считал его верным другом, с презрением посмотрел на него и обозвал скотиной. И он заслужил это. Принц потребовал, чтобы британское правительство лишило его ранга посла. И это было сделано.

Теперь Йен был совершенно свободен. Лишенным единственного, в чем видел смысл жизни, он не знал, что ему делать со своим временем. Когда он думал о той жизни, которая ожидала его, на сердце наваливалась свинцовая тяжесть. Прослужив в дипломатическом корпусе более десяти лет, Йен не мог не считать существование сельского помещика пустым и бессмысленным. Бесконечные поездки на скачки, балы по случаю начала охоты, на лондонские сезоны – все это он не мог назвать настоящей жизнью.

Он открыл глаза и расправил загнувшийся край газеты. Где бы он ни находился, он каждый день читал главные английские и европейские газеты. Не делать этого было все равно, что носить мятую рубашку или появляться на званом обеде не побрившись. Даже сейчас, когда его мир сузился до небольшого уголка Девоншира, его все еще интересовали международные дела. Он не знал, как смириться с тем, что он в них больше не участвует.

Лючия пошевелилась во сне, и он взглянул на нее. Oна свернулась на сиденье в неудобной позе, и ее голова прижималась к его плечу. Если она не сменит положения, то растянет мышцы на шее, и они будут болеть, как, вероятно, и голова.

Йен вздохнул и отшвырнул газету в сторону. Осторожно, чтобы не разбудить, он уложил Лючию себе на колени и, поддерживая, обнял за плечи. Она вздохнула, вытянула ноги вдоль сиденья и уткнулась в его плечо. Пока она спала, Йен смотрел на простиравшиеся за окном мокрые английские долины. Он вдыхал аромат цветущей яблони, исходивший от волос его жены, и старался не думать о том что происходит в Константинополе.

Лючия надеялась, что брачная ночь даст ей возможность начать делать Йена счастливым, но очень скоро ее план рухнул. Они приехали в Пламфилд около одиннадцати часов вечера. После короткого знакомства со старшими слугами и позднего ужина Йен проводил жену в ее комнату. Сказав, что она, должно быть, очень устала после поездки, он сообщил, что они увидятся завтра, и, поцеловав на прощание в лоб, а не в губы, отправился спать в свою комнату, расположенную рядом.

Лючия стояла посреди своей спальни. Она была удивлена, растеряна и даже оскорблена. Их брак имел плохое начало, но все эти три недели до сегодняшнего дня она не сомневалась в том, что желанна для него. Она смотрела на дверь, соединяющую их комнаты, и боролась с искушением просто распахнуть ее и войти, броситься на него и целовать, пока он уже не сможет устоять перед ней.

В дверь осторожно постучали, и вошла горничная с котелком горячей воды, свежими полотенцами и мылом.

– Пожалуйста, мэм, – сказала эта женщина (она была примерно одного возраста с Лючией) и присела. – Хозяин прислал меня прислуживать вам. Меня зовут Нэн Джоунс.

Горничная налила воду в белую фарфоровую миску, стоявшую на туалетном столике, положила рядом блюдце с мылом и повернулась к Лючии.

– Надеюсь, вам нравится ваша комната, – застенчиво сказала она. – Миссис Уэллс, экономка, вы ее уже видели, мэм, выбирала все ткани и вещи. Мы с ней обставили эту спальню.

Лючия огляделась. Горевшие лампы бросали мягкий свет на кремово-желтые стены. Над резной дубовой кроватью с простынями и подушками цвета слоновой кости возвышался купол балдахина из золотисто-желтого бархата. По бокам кровати стояли два ночных столика. Перед кроватью – шезлонг в золотую и белую полоску. Комната оказалась обширная, в ней был не только стенной шкаф, но и два гардероба с расписными дверцами в итальянском стиле. Перед камином из сиенского мрамора располагались два удобных кресла, обитых желтой тканью с цветочным узором. На полу лежал ковер мягких коричневых, золотисто-желтых и густых красных тонов.

– Очень мило, – улыбнулась Лючия. – Я ничего не буду здесь менять.

– О, миссис Уэллс будет так рада! Хозяин сказал нам, когда приехал сюда три недели назад, что он женится, и не поверите, как мы были поражены. Наш хозяин так подолгу бывал в отъезде, что мы уж отчаялись увидеть в Пламфилде хозяйку. Хозяин сказал, что, поскольку желтый ваш любимый цвет, он хочет, чтобы такой была ваша комната, когда он вас привезет домой.

– Йен переделал эту комнату для меня? – Радость и надежда затеплились у нее в груди.

– Да, мэм. Раньше она была голубой. – Она подошла к гардеробам и открыла один из них. – Не хотите ли переодеться на ночь?

– Да, спасибо, Нэн.

Горничная помогла ей раздеться, а затем надеть одну из мягких кружевных ночных рубашек из ее приданого. Когда Нэн застегивала пуговки, Лючия спросила:

– А вы будете моей личной горничной?

Вопрос всполошил служанку.

– О, мэм, я всего лишь первая горничная. Я никогда не была личной горничной дамы. У нас в Пламфилде не было личной горничной с той поры, как умерла мать хозяина, меня тогда еще здесь не было. Хозяин прислал меня прислуживать вам, но он думал, что вы потом выберете себе горничную.

Лючия некоторое время смотрела на нее.

– А ты бы не хотела постоянно прислуживать мне, Нэн?

– О да! Спасибо, мэм. Я бы очень этого хотела. – Ее лицо светилось такой радостью, что Лючия рассмеялась.

Пока Нэн собирала ее дорожные вещи, чтобы отдать их в стирку, Лючия подошла к туалетному столику. Она смочила лицо, затем начала взбивать мыло и почувствовала аромат цветов яблони. Ее любимый.