Воспоминания Элизабет Франкенштейн - Теодор Рошак

— Матушка… что это за зверь?

Она подошла взглянуть и тут же узнала:

— Птицезмей по-французски, или, иначе, Василиск.

— Что он означает?

— Дурной знак. Предупреждение. Знак того, что Делание пошло в неверном направлении. Почему ты спрашиваешь? Видела его?

— Нет. Наткнулась в одной из книг.

— Неужели? Любопытно, в какой. Птицезмей — знак столь зловещий, что его редко изображают.

* * *

После этого прошел целый месяц, прежде чем мы встретились с Серафиной. На этот раз мы сошлись на утренней заре на поляне. Было прохладно — начало безоблачного прекрасного дня. Я знала, что Серафина и матушка часто встречались и говорили между собой и что их разговоры касались Виктора, но мне не хотелось предупреждать его. Виктор же был слишком занят в своей лаборатории, чтобы думать о чем-нибудь, кроме «испытаний и страданий Природы», как он называл свои опыты. Но когда Серафина снова позвала нас, он понял, что для него эта встреча будет последней.

— Она недовольна тем, как я продвигаюсь, — сказал Виктор. — И больше не хочет учить меня.

Однако Серафина сделала все, чтобы убедить его в обратном. Когда мы собрались тем утром, она сказала, обращаясь больше к Виктору, нежели ко мне:

— Не нужно думать, что я недовольна вами. Считайте, что мне хотелось бы, чтоб вы больше времени уделяли тому, чему я вас учу. Это тонкое искусство, и некоторым требуется вся жизнь, чтобы постичь его. — Хотя она старалась казаться бодрой, она была не такой, какой мы ее всегда знали. И без того старая, в тот день она выглядела еще старее — и мрачной, подавленной, — Леди Каролина уверена, что нам нужно сделать передышку. Думаю, она права. Вы много сил отдавали учебе, а вы еще так молоды. Придет время, и мы вернемся к нашим урокам. Кроме того, вашей старой наставнице нужен отдых.

Над нами на ветке старой лиственницы сидела Алу, пристально наблюдая за нами. Я не могла припомнить, чтобы птица смотрела на нас так внимательно, словно тоже понимала важность этой встречи и не хотела пропустить ни слова.

Серафина сказала, что во всех частях света есть женщины, которые чтут ее и каждый год ждут ее; она какое-то время поживет с ними. Зимой она обычно посещала своих подруг, когда отправлялась на юг, на родную Сицилию. Она любила время от времени пожить ближе к природе, среди полей и лугов, у моря.

— Среди дикой природы я порой чувствую себя больше дома, чем среди людей. Общение со зверями очищает. А будущей весной я возвращусь, и мы возобновим наши уроки.

Но что нам делать в ее отсутствие, спросили мы.

— У вас есть книги. Леди Каролина почитает их с вами. Она моя самая способная ученица и сможет ответить на все ваши вопросы. Ты, Виктор, наверно, захочешь продолжить свои эксперименты? Я оставлю трактаты, которые представят для тебя особый интерес. Великий фон Гельмонт составил несколько описаний того, как готовить волшебный порошок проекции. Эти труды дадут новую пищу твоей любознательности, ибо подобные приключения с prima materia[40]тоже есть часть Великого Делания. Но всегда помни, что наша работа — это прежде всего философские поиски. Великая перемена должна совершиться здесь, а уж затем придет очередь всех могучих сил. Думай, если можешь, о Делании не как о чем-то, что должно быть совершено или найдено, но как о чем-то, что хочет родиться в твоей душе, хорошо?

Она повернулась к своей сумке и достала из нее несколько вещей, которые заботливо разложила перед нами на земле. Первым она расстелила расшитое покрывало со множеством оккультных знаков на нем и вязью букв неведомого алфавита. На него она положила два своих ножа; это были старинные лезвия, тщательно начищенные, одно с черной роговой рукояткой, другое с белой костяной.

— Элизабет, — спросила она, — ты принесла свои ножи, как я просила? Тогда положи их сюда, так чтобы кончиками они касались моих.

Я положила ножи, и теперь они образовали квадрат. Внутрь его Серафина поместила маленькую глиняную чашку и насыпала в нее каких-то трав. Повернулась к Виктору и сказала:

— Это обряд благословения, совершаемый женщинами, когда им приходится расставаться. Мужчины в него не посвящены, но ты исключение, Виктор. Мы хотим, чтобы ты был посвящен в наши учения и наши ритуалы.

Она высекла огонь и подожгла травы в чашке. В воздухе повеяло приятным медовым ароматом. Соколиным пером Серафина погнала дымок поочередно в сторону каждого из нас и к себе.

— Теперь возьмемся за руки, — сказала она и запела негромко. Алу на дереве, широко распустив крылья, вторила Серафине горловым мягким воркованьем, словно ей знакома была эта песнь. Невозможно было вообразить, что птица способна на такую печаль.

Прости и прощай, грусть расставанья.

Прости и прощай, до нового свиданья.

Прости и прощай, на долгую разлуку.

Прости и прощай, на сердечную муку.

Прости и прощай, чтобы радость и любовь,

Прости и прощай, вернулись вновь.

Хатор, храни

Нас всех в пути.

Мы еще долго молча сидели так, держась за руки. Когда она наконец отпустила нас, Виктор достал из кармана вещицу, которую я сразу узнала. Это была небольшая призма величиной примерно с его ладонь. Я видела, как Виктор много раз использовал ее в своих опытах, но дорога она была ему не поэтому. Ее подарил ему на десятый день рожденья месье Соссюр и показал, как ею пользоваться для изучения свойств света. Виктор повесил призму на серебряную цепочку, и вот теперь собирался преподнести Серафине в качестве прощального подарка. Она долго рассматривала вещицу, вертя ее, чтобы поймать радужные отблески.

— Кристалл — один из древних духов света. Мать радуг. Смотри, как призма родит разноцветные лучи. Они — ее любимые дети. Вижу, тебя забавляет то, как я говорю об этом, Виктор. Но надеюсь, хотя бы это ты извлек из наших Уроков: что вещи обладают душой точно так же, как мы, и могут страдать, плакать и создавать красоту. И Великое Делание учит: всем в мире движет воля и дух. Ничто не мертво, даже сама Смерть. Все говорит, — Она протянула призму Виктору, — Это прекрасный подарок. Я буду дорожить им. Повесишь ее мне на шею?

Он исполнил ее просьбу. Опершись на палку, Серафина поднялась, сказала на прощание: «До весны!» и побрела по лесу, держа путь на юг; с трудом верилось, что она уйдет от нас дальше чем на лигу, так медленно она двигалась. Алу следовала за ней и перепархивала с ветки на ветку, легко взмахивая огромными крыльями; наконец обе скрылись среди деревьев. Но позже в тот день, глядя в подзорную трубу в сторону Вуарона, я четко различила в далеком небе крохотное черное пятнышко — Алу, медленно кружащую над своей хозяйкой.

Мы с Виктором еще долго чувствовали себя одинокими и покинутыми. Хотя Виктор жаловался на методы Серафины, он переживал ее отсутствие так же остро, как я. Напряженную противоречивость их отношений Виктор воспринимал как приятное испытание. Больше всего его, почти помимо воли, восхищала таинственность, окутывавшая ее. Ибо она была магической личностью.