Восемь Драконов и Серебряная Змея - Yevhen Chepurnyy

щеку. — Твой лик подобен белому нефриту, губы — кораллам, а волосы — водопаду великолепного оникса. Ты — величайшая драгоценность под небесами, — Му Ваньцин прерывисто вздохнула, придвигаясь ближе к мужу.

— Зачем ты говоришь мне так много льстивых слов? — скованно спросила она, глядя с неожиданной робостью. — Ты хочешь, чтобы я загордилась?

— Вовсе нет, — шепот юноши по-прежнему был серьёзен и тих. — Я всего лишь хочу облечь в слова хоть часть того обожания и преклонения, что овладевают мной, когда ты рядом, — он наклонился к лицу девушки, и та потянулась ему навстречу. Их губы встретились в жарком поцелуе, и они забыли обо всем на свете, с головой погрузившись в обоюдную страсть.

* * *

Инь Шэчи бережно укрыл одеялом уснувшую жену, и, полюбовавшись ее умиротворенным лицом, поднялся с кровати. Несмотря на приятную истому во всем теле, юноша не торопился укладываться спать — отчего-то, сон не шел к нему. Натянув нижнее белье и штаны, он прошел к столу, и рассеянно оглядел початый кувшин вина; подумав, он все же отвернулся от горячительного, и, устроившись на стуле, предался размышлениям. Шэчи ни на миг не пожалел о своем участии в короткой войне с Ляо — наоборот, при мысли о его и Ваньцин вкладе в общую победу, он ощущал гордость и довольство. Новые знакомства в виде братьев Ю и семейства Шань, что стали ему боевыми товарищами, подарок генерала Ханя, и прославление имени секты также приятно грели его душу. Одно лишь не давало покоя юноше — его жена ничего не приобрела от их похода. Шла третья неделя ее расставания с учителем, и Шэчи был уверен, что незнакомая ему Цинь Хунмянь порядком обеспокоена пропажей ученицы. Он в свое время узнал из первых рук, как материнское сердце может разрываться от тревоги за любимое чадо, и даже ощутил это на своей шкуре — госпожа Бянь Хунъи тогда не погнушалась лично взяться за розги. Юноша подозревал, что матери-одиночки, неважно, приемные или нет, подвержены сему недугу не меньше любого почтенного матриарха семейства.

Они с Му Ваньцин двигались в направлении Юньнани, рассчитывая пересечь Шэньси и Сычуань менее чем за неделю, и достичь округа Нэйцзян, что лежал совсем неподалеку от границ царства Да Ли. Там они возобновили бы поиски учителя девушки, и, по их успешному завершению, намеревались заглянуть на гору Улян. Инь Шэчи начал было раздумывать о том, как облегчить их розыски неуловимой Цинь Хунмянь, как его мысли прервал донесшийся снаружи громкий скрежет, подобный звукам, что могли бы издавать очень большие когти, царапающие оконную раму.

Юноша озадаченно нахмурился — в здешних горах водились дикие звери, но даже самый голодный тигр не стал бы забредать в достаточно крупную деревню, во многих дворах которой, к тому же, имелись собаки. Теряясь в догадках, что за странное существо скребётся снаружи, Инь Шэчи подошёл к окну, и резко распахнул ставни.

Страх сжал его сердце, и заворочался во внутренностях ледяным крошевом. Юноша невольно отступил назад, во все глаза глядя на открывшееся ему жуткое, потустороннее зрелище. Огромные светящиеся глаза уставились на него с нечеловеческой морды, плоской и широкой, словно малый пехотный щит. Кожа страшного лика, серая и ноздреватая, выглядела иссохшей оболочкой трупа. Уродливая нашлепка носа неведомой твари зияла черными провалами, а раззявленная пасть щерилась кривыми клыками, матово поблескивающими в свете ламп. Совсем рядом с подбородком существа торчали его руки — короткие и маленькие, с пальцами, увенчанными непомерной длины когтями. Шэчи невольно подумал, что ужасное создание подобно заключённому, на которого надели большую кангу; заключенному, намертво вросшему в собственные колодки, и превратившемуся в чудовище.

Кошмарная тварь разразилась щелкающим смехом, гулким и отрывистым, словно клацанье бамбуковых колотушек. Это стало для Инь Шэчи последней каплей. Напуганный до смерти, он вскинул руку, и отправил в ужасающее создание технику Ладони Сяояо.

Юноша никак не ожидал того, что произошло потом — жуткая харя чудовища переломилась пополам, открывая взъерошенные черные волосы, растущие на вполне человеческой макушке. Сметенный силой атаки, неизвестный с коротким воплем повалился наружу. Раздался весомый удар о землю, сопровождаемый еще одним вскриком, и ночной пришелец затих, лишь изредка болезненно охая.

Страх мгновенно покинул душу юноши, вытесненный невольным уважением — он быстро понял суть сыгранной с ним шутки. Выпрыгнув наружу через открытое окно, Шэчи склонил голову к плечу, и задумчиво оглядел лежащего. Неуклюже ворочающийся на земле рядом с верхней половиной страшной маски, сломанной атакой юноши, неизвестный гость больше не казался мстительным призраком, вышедшим на охоту. Приглядевшись, Инь Шэчи узнал морщинистый лоб и бессмысленно хлопающие глаза, более не скрываемые жуткой личиной, и закивал с понимающей улыбкой.

— Неужто ко мне в гости заявился призрак Сюй Сяня, любовника белой змеи… то есть, неправедно погубленного ученого? — насмешливым тоном вопросил он. — Верно, мне стоит избавить жителей Янцзячжуаня от этой напасти, и пронзить его мечом. Заодно, проверю, действует ли холодное железо на тварей Диюя.

— Смилуйтесь, юный герой, — зазвучал из-под обломка маски хныкающий голос, также вполне узнаваемый. — Я всего лишь зарабатываю себе на кусок хлеба, как могу. Не губите меня, ведь я вовсе не хотел причинить вам вреда, клянусь.

— Мне — нет, — согласился юноша. — Ты собирался причинить вред местным крестьянам, обобрав их дочиста. Странствующие даосы, что кормятся с деревенских суеверий, по-своему полезны — их ужимки способны развлечь, а экзорцизмы и талисманы вселяют в простой люд уверенность и спокойствие. Но ты, жадный глупец, собрался лишить жителей Янцзячжуаня последнего. И не стыдно тебе, негодяю?

— Еще как стыдно, — с готовностью согласился изобличенный даос. — Поистине, вы открыли мне глаза на всю глубину моего падения. Я попрал законы гостеприимства, обманывая несчастных сельчан, и нарушил заветы учителя…

— Какого учителя? — засмеялся Инь Шэчи. — Неужто самого Цзо Цы? Как бы он, слыша твои лживые речи, не спустился с небес на облаке, чтобы лично надавать тебе тумаков.

— Нет, нет, молодой господин, что вы, — зачастил даос. — Я был послушником секты Цюаньчжэнь. Меня изгнали за… за мелкий, незначительный проступок, право слово — их правила очень уж строги…

— За кражу, наверное, — предположил Шэчи. — Или обман. Такой прохвост, как ты, наверняка попытался стащить или выманить что-то у братьев по секте.

— Это… как бы то ни было, молодой господин, я уже понес справедливое наказание, — виноватым тоном ответил Фан Цзумин. — Уверяю,