Клан - Килан Берк

– Ты понимаешь, что Маккиндри мог вешать нам лапшу на уши?

Финч кивнул.

– Конечно, но если да, можно зауважать мужика, которому ломают нос и отстреливают пальцы, а он все равно врет.

– Не уверен, что «уважать» – подходящее слово.

– Твой друг Найлс тебе перезвонил? – спросил Финч о связисте, с которым Бо познакомился в Персидском заливе и на которого они надеялись в деле отслеживания сигнала от Клэр на мобильный Дэнни.

– Да, потому я и не доверяю наводке Маккиндри.

– Что, не здесь?

– Ни фига. Если отслеживать сигнал в городе, хрен его поймаешь, но тут, в глуши, владельцы мобильных табунами не ходят и вышек меньше, так что работать проще. Найлс смог триангулировать сигнал только до радиуса в десять километров, а ровно в его центре торчит Элквуд.

Финч пожал плечами.

– Это только значит, что мобильный Дэнни все еще у них дома или где-то поблизости. Мы же там не перевернули все вверх дном. Это не значит, что там по-прежнему сами Мерриллы.

– Надеюсь, ты прав.

По дороге никто не комментировал сгустившуюся уродливую атмосферу, окружившую машину. Темные стоячие лужи, не поддающиеся ряби течения или ветра, лежали под шкурами желтой пены. Животных почти не было видно, не считая редких енота или опоссума, валявшихся на обочине. Над головой кружили стервятники, выискивая менее гнилую, еще агонизирующую добычу. По бокам дороги тянулись бесчисленные километры заболоченной, топкой почвы, будто расползающейся от завода – огромного здания цвета песка с высокой белой трубой, которая кашляла черными клубами дыма в небеса, пока дренажные стоки у ее основания тошнило уродливой жижей в гнилое озерцо. Множество окон на фасаде здания – из отражающего стекла, словно работники чувствовали себя надежней, если никто их не видел. Периметр окружала сетка-рабица. За закрытыми воротами стояла будка с тем же отражающим стеклом, что и в окнах здания. Было невозможно понять, есть ли там хоть одна живая душа.

Здесь обитает смерть, подумал Финч, и его поразила внезапная тревожная мысль, что здесь может умереть и он. Этой мысли он противился всеми силами.

Он вспомнил, что говорил Бо, когда стало ясно, что кипящие жизнью города остались позади, а вокруг начали падать подпаленные природой листья, обнажая гибкие скелеты деревьев, повис темный и нечистый воздух:

– Знаешь, что забавно? – начал он ни с того ни с сего. – Ты говорил про 11 сентября и Всемирный торговый центр, сравнивал с этим. По большей части я был с тобой не согласен – сказать по правде, думал, тебя заносит, – но теперь я задумался.

– И? – спросил Финч, надеясь, что друг наконец разделил его точку зрения. Скоро надежды развеялись.

– Думаю, что эти сыкуны врезались на самолетах в башни и самоубились как раз потому, что знали: на нашей земле им никогда не победить. Как ты и говорил, если бы они были на улице, им дали бы пизды. Вот они и выбрали небо, где не достать. Но при этом поставили ловушку, так выбесили всю страну, что у президента не осталось выбора, кроме как послать наши войска к ним, на их родину, где им и стены помогают. Это была ловушка – и мы в нее влезли.

– Ты это к чему?

– К тому, что мы с тобой так ничему и не научились. Лезем в места, о которых ни хрена не знаем, сражаться с врагом, о котором знаем и того меньше. Преимущество на их стороне.

– Ты был бы прав, – ответил Финч, – если бы они нас ждали, а мы пришли без оружия.

– Слишком ты на это надеешься, чувак. Слишком. У наших во Вьетнаме оружия было, хоть жопой ешь, но никто не знал, куда стрелять. И что враги копают туннели, как кроты, убивают раньше, чем ты выстрелишь. Если не знаешь местность, где будешь сражаться, это всегда аукнется.

Сколько Финч знал Бо, он очень любил обсуждать военную стратегию и применять свои обширные познания к любым событиям, даже если они не связаны с войной. Его стерильно чистая квартира была полна книжных шкафов, забитых томами о разных исторических конфликтах. Обычно ему нравилось слушать, как Бо распространяется о Вьетконге, безрассудстве Наполеона или самоуверенности Кастера, но не сейчас, потому что он пока не сравнил их ситуацию с какой-нибудь битвой, где победителями стали хорошие парни.

– Для тебя это не должно быть открытием, – сказал Бо. – Ты уже бывал вне своей стихии. Мы оба.

Он говорил о Персидском заливе – теме, которую Финч предпочитал избегать, насколько возможно. К сожалению, у Бо не было никаких предубеждений, учитывая его любовь к подобным разговорам, но ему хотя бы хватило такта не вспоминать о событиях в Садр аль-Канат, после которых Финч впервые в жизни задумался о самоубийстве.

До сих пор в часы отчаяния, если надолго закрыть глаза, Финч видел женщину в черной абайе – традиционном исламском одеянии, – которая бежит к нему, подняв руки в просящем жесте. На ее лице были мольба, смирение и страх, а на ее талии – пояс со взрывчаткой. Финч выкрикнул предупреждение – не потому, что увидел пояс, его он как раз не заметил, увидит потом, но потому, что приближаться к солдатам было запрещено. За предыдущие недели немало его товарищей разлетелось на куски из-за бомб с виду невинных местных, и теперь все были начеку. Часто он представлял себе выражение лица женщины по-новому, добавлял дьявольский нюанс, демоническую ухмылку, но на самом деле ничего такого не было. Только страх под завесой угрюмой покорности. Третье предупреждение он подкрепил выстрелом и видел, как за затылком женщины вспыхнул красный туман. Она умерла до того, как упала на землю, а позже он сидел в палатке, дрожал и рыдал, пока не попытался повторить с собой то, что сделал с женщиной.

В этот момент вошел Бо с бутылкой самогона в руках и широкой улыбкой на лице, которая тут же пропала.

– Ты какого хера творишь, чувак? – спросил он, словно это не было очевидно по стволу во рту Финча.

В ту ночь Бо его отговорил, речь в духе «нас сюда отправили для того, чтобы делать страшные вещи» прорвала пелену несчастья и ужаса, которая застилала Финчу глаза, хоть он этого и не замечал. У Бо за душой были свои военные истории о мужчинах и женщинах, убитых во имя войны. Хороших мало, признался Бо, но все это было необходимо.

– Я вижу ее каждый раз, как моргаю, – говорил он Бо. – Она меня преследует. Ее глаза. Вижу, как они блестят в тенях, не могу их забыть. Вижу краем глаза, как она сидит в темноте.

– Похорони эти мысли, – сказал ему тогда Бо. – Засунь в ящик, потом проанализируешь. Другого выхода нет.

Так Финч и поступил, но ползучее ощущение и тьма внутри по-прежнему не покинули его. Стали паразитом, который питается негативом. Всякий раз, как ему приходилось убивать, паразит становился жирнее, пока не запустил щупальца в мозг и не заставил Финча сомневаться в том, что он за существо и какое его ждет будущее. Прежде враг для него был чем-то мистическим – тварью, даже отдаленно не напоминающей человека, и безликой, которую легко раздавить.