Демидовский бунт - Владимир Буртовой

Офицер смутился, повел взглядом в сторону, но тут же нашелся, как услужить подвижнику.

– Похвально, похвально весьма, ваше преподобие. У нас вы можете передохнуть, принять баню. На послезавтра в сторону Омска отправляется воинский обоз. Так и вы можете с ним выехать. Я распоряжусь, – и широкими шагами пошел по обочине дороги в сторону солдатских казарм.

– Постоялый двор там! – Перфил едва успел указать рукой в переулок и заспешил следом за военным комендантом.

– Ну вот, пачпорта старца Зосимы не потребовалось предъявлять, – удовлетворенно прошептал отец Киприан. – Говорил я, что в сибирских землях будет нам спокойнее и безопаснее.

– А недавний наш знакомец в Становом? И Добрыни нет, в Сибири его погубила разбойная пуля… – напомнил монаху Илейка.

– Твоя правда, брате, – вздохнул отец Киприан. – Ниш-то, сыщутся нам еще добрые попутчики. Верую, не сам-друг войдем мы в земли заветного Беловодья, но с людьми, и со многими… Поспешим, брате Илья. Уроним бренные кости свои на широкие полати постоялого двора.

Хозяин постоялого двора, которого отец Киприан сразу же невзлюбил и прозвал Кротом, толстый и подслеповатый, нудно торговался за каждый семишник – сколько за место платить, да сколько за прокорм. Получив задаток, повел их, переваливаясь на коротких ногах, в боковой просторный сруб с полатями в два ряда. В правом углу, словно былинный плечистый богатырь, четверть горницы занимала беленая печь с закопченным разинутым зевом. В горнице было прохладно и пахло сырым сеном. Отец Киприан потянул носом и укоризненно посмотрел на прижимистого хозяина.

– В ночь протопят, ваше преподобие, – причмокнул хозяин влажными губами. – Дровишек кинут без жадности. – Крот поклонился новым и не частым постояльцам: полати были никем не заняты.

После бани отец Киприан отправился в гости к местному священнику порасспросить о здешнем народе, а Илейка уже затемно, дожидаясь монаха, обломком деревянного гребешка, найденного около бани, расчесывал Иргиза, сытого и дремлющего. Неожиданно Иргиз поднял уши и глухо зарычал – чужой человек близко.

Илейка положил ладонь на голову пса – за высоким забором еле различимо проскрипели лапти, потом стукнул о закрытую ставню постоялого дома ком брошенной сухой земли. Почти тотчас открылась дверь, на крыльцо вышел Крот и с тяжелым свертком под мышкой просеменил по темному двору.

– Принес? – спросили по ту сторону забора.

– Мало, – отозвался Крот. – Солдаты стерегут свое оружие и огнеприпасы недреманно.

– Атаман грозит пожечь твой двор всенепременно! Сам понимаешь, ватага без оружия – что толпа базарная. Еще атаман спрашивает, прознал ли что о денежной казне?

Илейку в жар бросило – опять угодили в разбойное гнездо! Как и в Становом!

Между тем Крот передал сверток через забор – звякнуло железо в руках принявшего на той стороне.

– Назавтра приди в условное место, – прошептал Крот. – Ко мне не ходи, постояльцы появились. Днем проведаю про казну, тогда и передашь атаману. А теперь иди – туча уходит с неба, луна вот-вот появится. Да поостерегись, – предупредил Крот, – не банные веники несешь. Словят – каторги не миновать обоим.

– Я и впотьмах зрячее любого кота! – ответили из-за забора, снова заскрипели лапти. Крот постоял некоторое время, вслушиваясь, пока шаги не затихли совсем, потом ушел на свою половину.

Боясь быть замеченным – тогда хозяин догадается, что он подслушал их воровской разговор, Илейка вдоль забора прокрался к боковому крыльцу, прошмыгнул в открытую дверь горницы и затаился около протопленной печи, дожидаясь возвращения отца Киприана.

Монах на его обеспокоенный рассказ ответил с некоторой долей беспечности:

– То не наше дело, брате Илья, разнимать ватагу и воинское начальство. Наша казна мала, разбойные людишки, думаю, на нее не польстятся. Они стерегут крупную добычу. Нам же счастье выпало – проехать столько верст в воинском обозе, безбоязненно и с прокормом. Ложись, я фитилек задую.

* * *

К Омску отец Киприан и Илейка ехали почти по-царски. Старший в воинском обозе, средних лет офицер из проштрафившихся за пьянство в столице, тучный и неряшливо одетый, подвел монаха к последней телеге и прохрипел:

– К тебе, Аверьян. Тут, ваше преподобие, место вам на весь переход. Ехать будут за казенный счет, беспровозно. Чего насупился?

Сутулый мужик на телеге начал было ворчать, что лошадь у него не самая справная в обозе, можно было бы путников разместить к Фролу, у которого мерин куда моложе…

– Вези, каналья! – На скулах офицера выдавились жесткие желваки. Мужик опасливо зыркнул на него из-под черных бровей и, не дожидаясь по спине горячей и скорой плети, начал поспешно разбирать вожжи.

– Вези-вези, – не утерпел-таки и проворчал мужик. – Знамо дело, повезу, куда деваться.

Офицер сел на коня и распорядился трогаться из крепости на степной тракт. Отец Киприан примирительно сказал насупленному мужику, с которым предстояло прожить бок о бок не один день:

– Сидеть мы много не будем, раб божий Аверьян. Скарб немудреный да котомки с харчем со спины снять – и то облегчение странникам. А к ходьбе ногами мы уже привычные. Эвон сколь верст от Волги-матушки протопали, горами да буреломами дикими.

– Чего там, святой отец, садитесь, – незлобно буркнул Аверьян в усы и с любопытством глянул на путников. – Многих возил в кандалах до Иртыша, а таких, чтоб своей волей в Сибирь шли, не часто встретишь.

Монах уселся верхом на тяжелую бочку, а для устойчивости уперся ногами в край телеги. Илейка примостился на задке, свесив ноги. Тут же вертелся Иргиз, обнюхивал телегу, молча скалил клыки, когда местные собаки делали попытки приблизиться и обнюхать чужака.

Вдоль обозов неспешно просеменил хозяин постоялого двора, шепча что-то себе под нос, потом скрылся в торговой лавке, неподалеку от крепостных ворот.

«Не про наш ли обоз что выпытывает? – обеспокоился Илейка, проводив взглядом Крота. – Кто знает, что везут солдаты в этих бочках – воинские припасы, а может, и казну? – Он постучал кулаком по днищу бочки, которая отозвалась глухим звуком. – Полна, тяжела, а вот что в ней?» – посмотрел на бравых драгун при обозе и понемногу успокоился: охрана надежная, от любой ватаги отобьется при случае.

Когда выехали из крепости, Аверьян повернулся к монаху, доверительно заговорил с ним, косясь на офицера:

– Разрази меня гром, святой отец, если совру. И половины платы не получить нам за прогон от этого рыжего лихоимца. Как пить дать, прикарманит на водку. Сколь раз на него жаловались военному коменданту, а все без пользы. А мужику чем хозяйство поддержать? От домашних дел оторвали малое на месяц. Добро еще, что днями успели отсеяться. Лошаденка и двух дней на пастбище не погуляла. – Он скорбно чмокнул губами. – Эхе-хе, не зря старики придумали присказку, что неразлучными быть на веку горю и мужику, как жадному корчмарю и пропащему пьянице.