Демоны брельского двора - Инна Мар

известия, – язвительно заявил молодой человек. – а Мелина и вовсе не подозревает, что слово «нет» может употребляться в ответ на ее волеизъявление. – Он тяжело вздохнул и добавил без прежнего апломба. – Я не хотел бы подвергать ее ненужному унижению. Я надеялся, что она, наконец, догадается послать меня к демонам.

– Она слишком юна и слишком влюблена, чтобы додуматься до этого.

– Понять, что вас не любят, можно в любом возрасте, поверьте мне, – с какой-то тайной горечью заявил Лозанн, – для этого даже особого ума не требуется, лишь немного чуткости.

– Какого демона вы вообще с ней связались? – сердито пробурчала Далия, раздумывая, что она скажет принцессе.

– Мне казалось, что я влюблен, однако эта иллюзия развеялась через некоторое время. Я и сейчас очень к ней привязан, но быть с ней больше не могу. Наверное, я в ней разочаровался. Как оказалось, капризность и кокетство наскучивают так же, как и простота и покорность, если не быстрее. Последние, по крайней мере, честнее. Да и роль верного пажа не для меня.

– Вам обоим будет проще, если вы объяснитесь с ней, – со вздохом проговорила Далия, поднимаясь.

– Кроме того, мне нравится другая женщина, – продолжил альд, словно не слыша ее. – Хотя пока это не взаимно.

– Желаю вам удачи.

Быстрым шагом, стараясь не шататься, она направилась к выходу.

Лунный свет скользил по узкой тропинке, теплый ветер шелестел в ветвях платанов, а в ее голове шумело вино.

– Бестолковый мальчишка, – бормотала она, нимало не смущаясь того факта, что альд был примерно ее лет, – разочаровался он, видите ли! В принцессе! Кем он вообще себя возомнил? Не оберешься теперь рыданий и истерик.

Она на секунду остановилась и оглянулась на часовню, задумавшись, кем могла быть женщина, в которую был влюблен Лозанн, но быстро пришла к выводу, что ей это совершенно безразлично. И тут в наступившей тишине она услышала шелест листвы. Кто-то шел по соседней тропинке. Уже не удивляясь и не задумываясь, она бросилась бежать, отметив, что это занятие уже входит у нее в привычку.

Через несколько мгновений она влетела во дворец, едва не снеся часовых. Где-то на задворках сознания билась мысль, что она вне опасности, и уже можно перейти на нормальный шаг, однако она продолжала нестись по коридорам, не обращая внимания на внезапно охватившую ее дурноту. Оказавшись в своих апартаментах, она заперла дверь на все замки и закрыла окна. В тусклом свете масляного светильника, оставленного служанкой, она нашла графин с водой, выпила стакан и обессиленно упав на стул, стоявший перед столом, уронила голову на руки. Так она просидела довольно долго, пока у нее не начали затекать руки. Наконец, с трудом поднявшись, она обнаружила, что смерть, от которой, как известно, далеко не убежишь, все-таки нагнала ее.

22

Стоя в галерее и глядя на тускло мерцающий в окне второго этажа огонек, командор Сид Рохас вспоминал вчерашний сон. Снилась ему, разумеется, Далия Эртега, от которой ему теперь не было покоя не только днем, но и ночью – она преследовала его и во сне. Они находились в лесу (после того, как она в очередной раз сбежала из дворца), а она смотрела на него своими янтарными глазами и говорила, совсем как тогда, когда он пришел требовать, чтобы она вернула деньги этой дуре – вдове Миро: «Ради вас я готова на все, командор. Только попросите». На самом деле она, конечно, говорила немного иначе и с другой интонацией, но почему-то он всегда вспоминал ее слова именно так. И эти, и другие. «Я прошу вас, командор. Как скажете, командор». Каждый раз, когда она говорила ему «командор», у него как будто шерсть вставала дыбом на загривке. Внезапно он обнаружил всполохи пламени в траве и на деревьях, отчетливо потянуло дымом. Он понимал, что нужно уходить, но не мог ни тронуться с места, ни отвести взгляда от ее огненных глаз. Она же продолжала спокойно смотреть на него. «Я всегда спокойна, когда вы рядом, командор». И вот уже вокруг него бушевало пламя, и сама она обратилась в пламя, окружая его со всех сторон. И он понял, что ему не выбраться, что ему конец, что вот он уже сам горит, однако ему было все равно, он стоял и слушал, как она пела (то есть уже не она, а пламя). А потом у него перед ногами разверзлась земля, и он провалился в эту пропасть. Так он падал и падал, бесконечно долго, а в ушах все стоял ее смех…

«Вот что бывает, когда не переспишь с женщиной сразу же», – подумал он, проснувшись в холодном поту.

Впрочем, он был не уверен, что ему бы это помогло. Даже бедняге Арно не помогло, вон она его как скрутила, а он-то, Сид, не мог похвастаться фамильным бессердечием Альменаров. Пропадать, так пропадать, решил Меченый. Кто знает, может, ему удастся вовремя унести ноги.

Полный смертельного ужаса, тоски и отчаяния леденящий душу вопль прокатился по пустым коридорам Торена и достиг командора Рохаса, когда он поднимался по лестнице. Несмотря на то, что этот вопль, казалось, не мог принадлежать человеческому существу, он почему-то сразу понял, что это кричит она. Дворец проснулся, вдалеке послышался шум открываемых дверей и гул удивленных голосов.

Дверь была распахнута настежь, но в комнатах вместо плавающего луже крови бездыханного тела он обнаружил только перепуганную служанку в одной рубашке со светильником в руке, от которой ему с большим трудом удалось добиться рассказа о том, что она проснулась от страшного крика, выбежала в гостиную, но никого там не нашла и больше ничего не знает.

Приказав поднять на ноги всю роту и прочесывать коридоры и все комнаты, он отправился к ее любимому фонтану в саду, в призрачной надежде найти ее, как обычно, в обществе какого-нибудь очередного хлыща (хотя его стараниями во дворце не осталось ни одного из них, даже самого завалящего), и пытаясь не думать о том, что уже слишком поздно.

Ночью, да еще и в отсутствие короля, понятное дело, никто и не думал включать фонтан. Луна проливала свой бледный свет на белые точеные тела фрагонийских статуй, скамейки и кусты были укутаны тьмой. Сид приблизился к фонтану, слушая шорох гравия под ногами.

– Я здесь, командор, – донесся с дальней скамейки ее голос.

Из темноты выплыла фигура в черном платье и остановилась рядом со статуей. Рохас заметил, что цвет ее лица почти ничем не отличается от цвета статуи, за исключением,