Трибунал - Свен Хассель

— Фантастика, — бормочет зачарованный Старик.

— Чем это вызвано? — спрашивает Малыш с почтительностью в голосе.

— Это совершенно естественно, — говорит Хайде, который, как всегда, знает все.

— Если это Бог играет в игры, человек легко может стать верующим, — неуверенно бормочет Малыш.

Старик приказывает строить иглу. Никто не возражает. Все ждут возможности забраться в укрытие и отдохнуть несколько часов. Луна висит в небе громадным светлым диском среди зеленых и красных огней. Свет у нее бледный, но яркий, как у ацетиленовой лампы, которая вот-вот взорвется. На горизонте появляются тучи. Сперва они серовато-синие, как айсберги, потом внезапно вспыхивают, словно унизанные сапфирами. Снег превращается в пелену хрустящей серебряной фольги, совершенно слепящей нас.

— Уже из-за этого стоило совершить такое путешествие, — кричит в изумлении Барселона.

— Это северное сияние, — поучительно объясняет Хайде.

— На Давидштрассе есть пивная под названием «Северное сияние», — говорит Малыш. — Большие шишки приходили туда посмотреть на местную публику. Такое путешествие называлось у них Hamburg bei Nacht[103]. Мы с приятелем Ловкачом наткнулись на трех первоклассных дамочек, которые сидели там, ожидая, что их оттрахают по-реепербански. Мы втиснулись между ними и принялись их щупать, как обычно в «Северном сиянии».

— Не можешь говорить ни о чем, кроме непристойностей? — шипит возмущенный Хайде.

— Заткни уши и не раскрывай рта, — советует Малыш. — Это вполне в духе твоего фюрера! Ту, которую я подцепил, звали Глория и выглядела она соответственно[104]. По дороге на Бланкенезе мы поссорились с таксистом, австрийцем из Инсбрука, которому не нравилось, что мы бросаем бутылки в окошко. Когда мы свернули на Фишермаркт, то решили, что таксисту пора принять ванну, и швырнули его в Эльбу. Чтобы ему не идти пешком на другой берег, столкнули в воду такси, прокрутив счетчик обратно до нуля, так что поездка была бесплатной.

Последнюю часть пути мы проехали в полицейской машине, которую два шупо поставили в переулке. С сиреной, синими огнями и всем прочим. Дамочки были очень довольны. Они первый раз в жизни ехали в полицейской машине.

У Глории был отличный дом с красивым, большим газоном, на нем паслись коровы, чтобы не разрасталась трава. Она сказала, что коровы английские и в расовом отношении чище большинства немецких. Одна из них хотела боднуть меня, но я схватил ее за рога и повалил, будто чахоточную козу. Глория разбушевалась и натравила на меня злобного добермана, но я схватил его и отправил в самое длинное путешествие по воздуху в его жизни. Тогда она укусила меня. Поскольку собак больше не было, она, видимо, решила сама сделать это. Вскоре девчонка успокоилась, и мы пошли в ее гнездышко.

Мы поднялись по винтовой лестнице и пошли по длинному коридору, похожему на туннель под старой крепостью. По всему дому висели картины, на которых тощего вида людишки трахались так, что у них шел пар из задниц!

— Классические репродукции из Помпеи, — объяснила Глория с таким видом, будто это были заспиртованные яйца кайзера.

— Господи! Давно ты здесь? — спросил я, подумав, что это какой-то бордель для извращенцев.

— Дубина, — прорычала она с обаянием гадюки. — Это со времен древних римлян!

— Тогда тоже трахались? — спрашивает Ловкач, из чего стало видно, какой он тупой.

Дамочки начали разливать портвейн и шерри, но нам с Ловкачом они не понравились; мы спустились к Эльбе, принесли ящик «Лёвенброй»[105]и тут же начали пить.

Глория скулила, страсть так и лилась у нее из ушей, но когда я собрался залезть на нее, она мигом вывернулась и села на другом конце кровати, такой большой, что по ней можно было ездить на машине.

— Почему ты такой примитивный? — вздохнула она и выпила полстакана портвейна. Потом начала раздеваться, медленно снимая одну вещь за другой, как в кафе «Лаузен» по субботам, когда туда приезжают крестьяне с болот. Когда разделась, задрала ноги к потолку и стала шевелить пальцами с педикюром.

Я хотел забраться на нее, но она сбросила меня пинком с кровати и начала читать лекцию, что мы, немцы, культурный народ. Так торжественно, что я готов был подняться и отдать фюреру салют членом.

— Она что, ударила тебя молотком по яйцам? Или облила твой член купоросом? — спрашивает Порта с похотливой усмешкой.

— Нет, не так страшно, — отвечает с громким смехом Малыш. — Один глаз у нее был стеклянным, и она могла его вынуть, чтобы ты заглянул ей в голову.

— Хочешь, сделаю все морганием? — спросила она, схватив меня за член.

— Кончай ты, похабник, — кричит Старик, всем видом выказывая отвращение.

— И такой свинье дозволено носить почетный немецкий мундир! — ярится Хайде, гадливо отворачиваясь.

Офицеры молча переглядываются и думают об армии, к которой принадлежат.

— И в самом деле сделала? — с любопытством спрашивает Порта после долгой, мучительной паузы.

— Хотела, — без малейшего стеснения отвечает Малыш.

— Ты подвергался большому риску, — задумчиво говорит Порта. — Подумай, что было бы, если бы ты ее обрюхатил и она родила ребенка со стеклянным глазом во лбу! Тебя обвинили бы в расовом осквернении!

Ночью ветер утих, и над самым горизонтом поднялось солнце, такое большое и красное, что, кажется, его можно коснуться, протянув руку.

Старик расстилает зеленый армейский носовой платок в снежной ямке.

— Помочись на него, — говорит он Порте.

— Пожалуйста, — усмехается Порта и опорожняет на платок мочевой пузырь. Платок медленно меняет цвет с зеленого на белый с розоватым оттенком.

Старик расстилает платок на пне, смотрит через визорный механизм специального компаса, несколько раз поворачивает регулирующий винт и наконец сжимает обе стороны прибора. Наверху возле регулировочного винта появляется узкая зеленая лента. Он обрывает ее, потом отрезает верхний край, делает из ленты квадратную рамку и кладет посередине нее компас. Платок уже стал розовым, как канты на наших мундирах. Старик списывает с компаса несколько цифр и смотрит на солнце, которое вот-вот скроется. Потом плотно прижимает к рамке платок.

— Черт возьми! — удивленно восклицает Порта. — Неужели моя моча такая крепкая, что может окрашивать платок в разные цвета?

Старик, не отвечая, вынимает из двух патронов пули и сыплет порох на платок, пока ткань не скрывается под ним. Ждет несколько минут, потом сдувает порошинки.

Потом он ставит компас в верхний правый угол рамки и нажимает крохотный винтик. Компас отбрасывает на платок резкий синий цвет, и из платка вдруг получается топографическая карта, на которой видны даже самые мелкие надписи. Подсветив ткань изнутри, он читает название цели нашей совершенно секретной задачи.