Сумерки - Дмитрий Глуховский

Я прислонился к дверному косяку, стараясь успокоиться, собраться с мыслями, срочно изобрести аргументы, чтобы отразить его натиск.

— Сейчас я расскажу вам, что происходит, а вы поведаете мне вашу роль в этой истории, договорились? В Москве действует некая языческая секта, которая, под влиянием предсказаний всяких индейцев вообразила, что скоро наступит конец света. Подкрепляя свои убеждения переведёнными вами, Дмитрий Алексеевич, текстами — хотя не исключено, что вы их просто сами и сочиняете — они совершают ряд ритуальных убийств. Иногда в качестве жертв избираются те, кто встаёт у них — или у вас — на пути, или просто случайно, даже ни о чём не подозревая, прикасается к вашим священным писаниям, — он иронически приподнял брови. — Подобные случаи — и у нас сплошь и рядом, и в зарубежной практике известны. Сатанисты там, свидетели чьи-то, старообрядцы… Преступники, как обычно, считают себя богоизбранными и верят, что после Армагеддона им зачтётся. Да… Пальчики мы уже сняли, все экспертизы проводятся, скоро будут результаты. А пока их нет, как нет ещё и обвинения против вас, вы можете добровольно признаться, что являетесь руководителем и духовным наставником этой секты.

Я отчаянно замотал головой, словно связанный по рукам и ногам висельник с кляпом во рту, для которого это последний способ выразить своё несогласие с приговором.

Но так как на сей раз Набатчиков явился без напарника, то роли и плохого, и хорошего следователей ему пришлось разыгрывать в одиночку. Недобрая гримаса на его небритой физиономии сменилась на другую, предположительно изображавшую понимание и даже сочувствие.

— Или, может быть, вы сами — жертва? Вами воспользовались? Вас заставили заниматься этим текстом? А теперь отступать — слишком поздно, и вы опасаетесь за свою жизнь?

— Я не знал, к кому обратиться, — прошептал я. — Милиция не занимается мистикой…

— Знали бы вы, чем только ни занимается у нас милиция, — он тяжко вздохнул и почему-то похлопал себя по животу. — И говорю вам, нет тут никакой мистики. Вы сами видели ваших тигров или чертей? Нет! И никто их не видел. Преступники просто пытаются сбить нас со следа. А может быть, это часть обрядов. Однако вернёмся к делу. Вы утверждаете, что переводите эти опусы с испанского. Можете предъявить оригинал?

— Конечно. Погодите секунду, — оставив его на кухне, я прошлёпал в комнату и вернулся с вырезанными из старой книги листами.

— Этот материал приобщается к делу, — безапелляционно заявил он, и листы исчезли в его портфеле.

— Постойте, но мне надо сдать их обратно в бюро…

— Не волнуйтесь, мы сдадим их за вас. Но для начала вы должны сдать нам само бюро, — он иезуитски улыбнулся. — Название и адрес.

— «Акаб Цин», — мне пришлось продиктовать по буквам.

Записав всё в блокнот круглыми, старательно вычерченными буквами, Набатчиков закрыл его и погрозил мне карандашом.

— В ближайшие сутки оставайтесь дома. Через пару часов мы навестим вашу фирму, а там уже и до развязки недалеко. Но если за вами следят — а за вами, скорее всего, следят — дожить до финала будет для вас не так-то просто, — он сгрёб со стола все бумаги и направился к выходу.

— И почему именно сейчас это надо было делать? — посетовал он, застёгиваясь. — Так вчера хорошо сидели… А сегодня вечером должны были с детьми в театр идти, на бенефис Анисимовой…

— Какой Анисимовой? — насторожился я.

— Валентины Анисимовой. В кукольный театр. Говорят, отличная постановка, кстати, что-то о завоевании Латинской Америки, по-моему. До этого ходили на «Приключения Петрушки», дети были в восторге…

— Погодите-ка… Разве эта Анисимова не умерла ещё десять лет назад? — спросил я озадаченно.

— Что за чушь! Конечно, нет. С чего вы взяли? Две недели назад были с семьёй на спектакле, она на сцену выходила.

Ощущение реальности вдруг покинуло меня, и, чтобы убедиться, что не сплю, я по-кастанедовски посмотрел на свои ладони, а потом ещё и ущипнул себя украдкой за ногу.

— Ну, не поминайте лихом, — он шагнул за порог. — Ведите себя хорошо, и тогда завтра мы с вами увидимся ещё раз.

— Если конец света не настанет, — пробормотал я себе под нос, но он всё равно расслышал.

— Неужели вы верите в подобную белиберду? — майор разочарованно покачал головой. — Очнитесь, ничего не будет!

Возражая ему, на улице заверещала автомобильная сигнализация, потом к ней присоединилась ещё одна, и через пару мгновений, словно заразившись кликушеством, весь двор зашёлся в этой спонтанной машинной истерике. С кухни послышался уже знакомый щемящий звон посуды, и я, первым сообразив, что происходит, крикнул Набатчикову:

— Сюда! В проём! Землетрясение!

Очертания стен и сетчатого чулка лифтовой шахты, слепящие контуры окон смазались, потеряли чёткость; казалось, всё вокруг подёрнулось мелкой рябью, будто состояло не из твёрдой материи, а из зыбкого, дряблого желе. Этот озноб через ступни, через впившиеся в дверной проём руки, передался нам, и ещё несколько нескончаемых минут нас колотило так безжалостно, что я подумал: вот оно…

Я слышал, как застонал весь дом — основательный, на совесть и на страх построенный немецкими военнопленными под дулами придирчивых сотрудников НКВД, он сопротивлялся, вцепившись в землю намертво, как вековой дуб. По потолку разбегались извилистые трещины, целыми пластами валилась штукатурка, крошился кирпич; на одном из верхних этажей рухнуло, дико загрохотав, что-то громоздкое. Подъезд наполнился тревожными криками, женскими воплями. В лифте, с дьявольским скрежетом застрявшем этажом выше, кто-то подвывал от страха.

Приступ этот продолжался куда дольше, чем первое землетрясение — тогда я даже не успел толком осознать происходящее, как всё закончилось. Сейчас же, когда земля, наконец, успокоилась, я никак не мог поверить, что кошмар позади, и нам всем дана ещё одна отсрочка.

Я протёр глаза и закашлялся, выбивая известковую крошку из лёгких. Набатчиков, с лицом белым, как у актёров театра Кабуки, уже стоял на ногах и деловито отряхивался.

— Всё остаётся в силе, — сообщил он мне. — Не давайте себя запугать!

— Но ведь… — я попытался было спорить, однако он уже резво спускался по лестнице; провожая его взглядом, я крикнул ему вслед, — У вас вся спина белая…

* * *

Следует объяснить, зачем я тогда нарушил запрет майора, и сам отправился в бюро «Акаб Цин». Моя встреча с ним прошла вовсе не так, как я предполагал. Вместо внимательного слушателя и защитника передо мной снова предстал циник-оперуполномоченный; непонятно было даже, с какой стати я понадеялся на его чудесное преображение после случая с ритуальным убийством.

Неудивительно, что я почувствовал себя преданным, когда он по-воровски выхватил у меня страницы дневника, а после равнодушно оставил на растерзание — не всё ли равно, оборотням или сектантам-убийцам, отделавшись рекомендацией «вести себя хорошо».