Слишком много щупалец - Дмитрий Казаков

– Это кто? – шепотом спросил Бартоломью, указывая на него.

– Вот уж не знаю и знать не стремлюсь, – буркнул я. – Не разглядывай их особо, а то мало ли что…

Последняя гравюра, та, что над аквариумом, изображала смутную человекоподобную фигуру, укутанную в лохматые струи то ли воды, то воздуха. Вроде бы ничего страшного, но почему-то она внушала настоящий ужас, и смотреть на нее не хотелось.

– Интересные тут документы, – заметила по-английски Ангелика, ловко управлявшаяся с крохотным фотоаппаратом. – Если их опубликовать, кое-кому станет очень неуютно. Генрих, у тебя что?

– Быстро и незаметно сломать защиту не выйдет, – отозвался «парень из резерва».

– Тогда не трать времени. Оставляй «подарки», и уходим.

В этот момент аквариум издал негромкое, но отчетливое «блоп», а затем в его недрах забулькало.

– Ух ты… – уныло протянул Антон и сделал шаг к двери.

Белокурая бестия резко повернулась, в ее руке появился тот же пистолет, который мы видели ранее. В следующий момент он дрогнул, а палец на спусковом крючке напрягся.

Ангелика слышала, конечно, мой рассказ о том, что произошло во время нашего визита в московский офис ЦСВ. Но все равно она не была готова лицом к лицу столкнуться с одним из его персонажей.

Завоняло так, словно где-то поблизости забил фонтан нечистот, густая вода в аквариуме заколыхалась, и из нее высунулось щупальце толщиной в детскую руку. За ним появилось второе, третье, и в венчике из усаженных присосками конечностей начало подниматься нечто округлое, глянцевито блестевшее.

– Это еще что? – воскликнул Генрих на английском.

– Домашняя зверушка, – сказал я. – Знаешь, в клетках порой шиншилл держат, крыс или кроликов?

Мне самому страшно не было – навидался всяких страхов за последние дни, и в сельве на Пастасе, и на Готланде, и в Кракове. Я испытывал только глухое раздражение – надоело нюхать всякую гадость; и вялый интерес – что за урод явится в этот раз?

– Кроликов? – спросила Ангелика, и голос ее дал слабину. – Мне не хочется оставлять следов, но…

Я понял, что еще миг, и она выстрелит.

Аквариум разлетится на куски, а утром адепты Церкви Святой Воды узнают, что ночью их офис посетили гости.

– Замри! – рявкнул я, во второй раз за сутки вытаскивая из кармана Печать. – Я его остановлю!

Из аквариума поднялась голова, черная, слизистая, но при этом похожая на человеческую. Фосфоресцирующие глаза размером с кулак глянули с осмысленной злобой, а из щели рта вырвалось неприятное сипение. Щупальца спазматически задергались, присоски на них принялись раскрываться, как цветочки при виде солнца.

Бартоломью охнул, Генрих помянул «доннерветтер», и я ощутил, как меня накрывает волна дурноты. Перед глазами все закружилось, возникло желание лечь на пол и подремать часок-другой.

Гнусный монстряка, обитавший в аквариуме, играл с нами в Кашпировского!

– Врешь! Не возьмешь! – пропыхтел я и предъявил осклизлому мутанту Печать. – Как тебе это?

Кругляш из светлого металла заставил торчавшую из воды башку закачаться туда-сюда, в глазах обозначилось недовольство. Присоски позакрывались, а рот чудовища породил нечто похожее на членораздельную речь. Но провалиться мне в болото, если я понял хоть слово!

Сплошь «курлы-мурлы» и «хлюп-бухлюп».

– Давай-ка в норку! – сказал я, подступая к аквариуму.

Идти было трудно, я словно преодолевал сопротивление, продавливался через нечто невидимое, но довольно плотное. Печать в руке с каждым шагом становилась тяжелее, и порой мне казалось, что она слабо светится зеленым тусклым огнем, как потревоженная медуза.

Но монстр при моем приближении заволновался и начал погружаться обратно в воду. Украшенная закорючками древняя штуковина не пришлась головастому «кальмару» по вкусу.

– Доделывайте свои дела, – сказал я дрожавшим от напряжения голосом. – И уматываем!

Собака – друг человека.

Академик Павлов

Выйдя на улицу, я обнаружил, что сырой и густой воздух Амстердама приобрел вкус гнили. Кроме того, все начало расплываться у меня перед глазами, а мостовая под ногами закачалась.

– Твою мать, – сказал я, пытаясь не свалиться. – Похоже, я перенапрягся…

Убранная в карман Печать обрела прежний вес, но наведенная ею тяжесть словно переползла в тело – сердце билось как-то вяло, конечности казались холодными, как у трупа, а по спине моей бегали мурашки.

– Э, да тебя шатает! – с тревогой воскликнул Бартоломью.

– В машине есть аптечка, а там нашатырь, – сказала Ангелика.

– Без паники, – прохрипел я, пытаясь убедить себя, что падать в обморок на глазах у столь красивой барышни просто стыдно. – Единственное лекарство, что мне сейчас нужно – это стакан виски, или водки, или коньяка.

Пока шли до автомобиля, я немного прочухался, и предложенный нашатырь с негодованием отверг. От дальнейшей заботы меня спас затрезвонивший в кармане белокурой бестии сотовый.

– Так, это Ганс, – Ангелика поднесла аппарат к уху. – Нашли? Ритуал начался? Охрана? Мы едем.

Она завела мотор, втопила педаль газа в пол, и мы помчались к юго-западному выезду из города, к дороге на аэропорт «Схипхол», Роттердам и Гаагу, где-то в окрестностях которой затусовались соратнички нашего лысого «друга» Джавана Сингха. Исчезновение выведенного нами из игры «епископа» ван Хоэйдонка должно было их озадачить или даже встревожить, но этого, к моему разочарованию, не произошло.

Похоже, в местном отделении ЦСВ и помимо него хватало решительных и злобных ублюдков.

– Ганс отыскал место, выбранное для ритуала, – рассказывала наша шпионка, не забывая вертеть рулем и соблюдать правила дорожного движения. – Старая заброшенная мельница в устье ручья, пляж, все это в десяти километрах к северу от Схевенингена. Народу там десятка полтора, но что делают, разобрать не удалось – близко не подойдешь из-за охраны, но похоже, рисуют что-то на песке.

– Сколько у нас времени? – спросил я.

– Сейчас три сорок пять. Светает в этих местах в это время года около пяти тридцати. Должны успеть. Оружия у меня в багажнике хватит, чтобы сражаться с ротой регулярной армии.

Антон гулко сглотнул – соглашаясь на должность фотокора, наш худред вряд ли предполагал, что ему придется жать не на спуск «лейки», а на спусковой крючок автомата.

Мы промчались мимо поворота на Лейден, проскочили через Гаагу, известную на весь мир международным судом, бессмысленным и беспощадным (я как-то делал репортаж оттуда, так что знаю, о чем говорю). Покрутились по пустынным улочкам Схевенингена и оказались на дороге, напомнившей мне о просторах покинутой десять дней назад родины.