Любовь Стратегического Назначения - Олег Гладов

маму, сидеть в самолёте у иллюминатора, арбузы, фруктовое мороженое, ситро «Пчёлка», папу, апельсины.

Не любила: дыни, то, что жвачку нельзя глотать, пломбир, тушеную капусту, газводу без сиропа, куриные яйца.

Куриные яйца для Юли долго были загадкой. Особенно когда она поняла, что эта хрупкая штуковина появляется у курочки из попы. Потом-таки свыклась с этой мыслью. Но не свыклась со вкусом яиц.

Спустя много лет она будет рассказывать человеку, с которым только что познакомилась:

— Однажды бабушка заметила, что сахар уж очень быстро заканчивается… А его в деревне закупают мешками… На варенье там и вообще… Вот… Смотрит она как-то, я в кладовку иду. Подсмотрела за мной. А я, оказывается, наберу сахару в кулёчек и иду в курятник. Сыплю его в кормушки, в воду… Бабушка моя: «Внученька! Шож ты делаешь?!» А я: «Хочу, чтобы яички у курочек сладкие были!»

Но, то будет потом.

А в ближайшее лето, оставив Ваську на попечение соседей по общежитию, родители завезли Юлю в деревню, старшего брата отправили в летний лагерь, а сами поехали на море.

Лето было длинное-предлинное…

Тёплое-тёплое…

Дни и ночи проводила Юля с бабушкой Надей. Они готовили кушать, собирали малину, ходили купаться на речку… А лето все шло и шло… Все не кончалось…

По вечерам они сидели с соседками по проулку на лавочках. Щелкали семечки, разговаривали. Ждали пастуха с коровами. Когда уже темнело, пригонял он деревенское стадо. Коровы тяжело и неспешно шли по улице, безошибочно определяя свои дворы и усеивая дорогу лепешками. Пастух Федька Зайцев, всегда веселый и выпивший, все норовил стукнуть ладонью по заднице какую-нибудь незамужнюю молодуху.

— Тьфу, прИдурок «(с ударением на первый слог)! — кричали ему. — Иди к Настьке-Ведьмачке целоваться!

Настькой-Ведьмачкой звали девушку с другого края села. Она жила в доме возле самого леса с дяденькой, который называл ее мамой. Настька-Ведьмачка всегда улыбалась и выглядела гораздо моложе этого «сына». Но Юлю подобное не удивляло: уж если две абсолютно одинаковые бабуси — это мама и дочь, то, значит, все может быть в этом странном мире.

Она знала о моем существовании?

Или нет?

Я так и не поняло это.

После случая с Волшебником, я все ждало, когда она позовет меня. Спросит:

— Эй? Ты здесь? Хотя бы поинтересуется ради того, чтобы понять: ей показалось. Никого нет. И не было.

Ни разу.

Ни разу не обратилась она вовнутрь с вопросом.

Ни разу не спросила.

И я молчало терпеливо. Может, не пришло еще время. Может, и не придет никогда. Может, она ничего не поняла тогда. Может, УЖАС стер все из памяти. Может, она забыла?

Я помню все.

Я ее запасная память.

Даже если она забудет — Я буду помнить.

Они пришли с бабушкой в «Центр» — так называлось в Деревне место, где стояли рядышком Почта, Клуб, Сельсовет и Магазин. Именно Магазин интересовал двух родственниц с сорокапятилетней разницей в возрасте. Баба Надя купила Юле стаканчик розового мороженого, надела на нос очки и стала по составленному заранее списку совершать закупку товара.

Она произносила:

— Мыло два куска… — и продавщица тетя Маша лезла за этим мылом в ящик.

— Ага… — говорила бабушка Надя. — Так… Теперь уксуса бутыль…

И тетя Маша шла в подсобку чем-то звенеть и шуршать, выискивая нужный товар.

Так могло продолжаться минут двадцать.

Юле было скучно есть мороженое в такой обстановке и она вышла на улицу. Солнцу оставалось еще примерно полпути расстояния и час времени до высшей точки дня. Что посреди лета в этих широтах означало — уже жарко.

Юля, ковыряя плоской деревянной палочкой содержимое картонного стаканчика, прошлась до угла магазина. Здесь была наклеена афиша нового фильма, идущего в Клубе. Щурясь от солнца, Юля рассматривала дяденек и тетенек нарисованных на ней. Потом развернулась и, продолжая есть мороженое, вернулась к крыльцу магазина. Заглянула в дверь: бабушка еще зачитывала продавщице свой список.

Протарахтел трактор, громыхая пустым прицепом. Тракторист помахал Юле грязной рукой, улыбнулся. Юля облизала плоскую деревянную палочку и помахала ей вслед трактору. Потом решила прогуляться в другую сторону. И прогулялась.

Когда до угла оставалось примерно пять ее детских шагов, она оторвала взгляд от содержимого слегка размокшего стакана, подняла свое перемазанное розовым и липким лицо, посмотрела вперед и остановилась.

Прямо перед ней стояла молодая девушка в цветастом платье по колено и ослепительно белой косынке, повязанной на голову. Девушка была голубоглаза, боса и держала обеими руками перед собой большую пустую авоську.

Девушка улыбалась.

Юля, открыв рот, смотрела на нее.

Я смотрело на нее.

Мы знали, кто это.

Настька-Ведьмачка.

Всякое говорили про нее в селе.

Всякое слышала про нее маленькая Юля.

Но я уже знало: не все, что говорят, нужно слушать.

Слушать нужно другое.

Юля заворожено рассматривала Настьку.

Я смотрело.

Я видело.

За улыбкой Настьки — еще одна улыбка.

А за ней — еще одна. А там — дальше — травы, пахнущие пряно, от чего слабость в коленях, большой пень нагретый солнцем — теплый.

Я слушало.

Я слышало.

За улыбкой Настьки — еще одна улыбка.

А за ней — еще одна. А там — дальше — шорох травинок, листьев на деревьях от легкого ветерка… каждый звук плетет узор ласкового нежного шепота…

Что-то улыбалось оттуда. Что-то было источником, рождающим Спокойствие… от которого, как круги по воде, расходились улыбки, достигали далеких и ближних берегов. Одним из которых была Настя… А мы стояли сейчас на берегу ее глаз и смотрели…

— Ба?.. — позвала Юля, когда они уже улеглись в свои постели и потушили свет.

— Да?.. — баба Надя спала в соседней комнате за ширмой. Зимой это было самое теплое место в хате. Внучка лежала на раскладном диване под иконами. Они всегда разговаривали перед сном, прежде чем пожелать друг другу спокойной ночи.

— Ба… А Настька красивая…

Баба Надя помолчала какое-то время. Потом произнесла вздохнув:

— Красивая…

Юля услышала, как заурчал холодильник, стоявший на веранде и перекрывающий своим тарахтением все ночные летние звуки.

— Ба…

— Что?..