Право на месть - Александр Мазин

– Я ей портвейну куплю,– ухмыльнулся грузчик.– Давай, друг, заходи еще!

На Бронницкой Ласковину открыл засаленный желтоусый дедок в железных очках.

– Мебель,– солидно произнес Ласковин.– Вы – Клыкун?

Дедок изучил Андрея, как биолог – новый вид грызуна. Особо отметил поджившие шрамики на лице.

– Не,– хрюкнул он, завершив осмотр.– Мы – Бердерпуевы. Счас.

И пошаркал в глубь коридора.

Примерно минуты через три оттуда же раздалось «шлеп-шлеп» домашних тапочек, и перед Ласковиным появилась женщина средних лет, ничем не примечательная, кроме большой родинки под носом.

– Мебель,– как «сезам» повторил Ласковин.– Вы Клыкун?

Женщина близоруко прищурилась.

– Доставили?

– Извините? – удивилась женщина.– Но это вы должны были привезти?

– Не я,– с достоинством ответил Ласковин.– Я – проверяющий.

– Нет, не привезли. Сказали же – после трех.

– Уже три,– произнес Ласковин, взглянув на часы.– Три ноль шесть.

– Ну и что? – удивилась женщина.– Если после трех, так это не раньше пяти.

– Непорядок,– констатировал Ласковин.– Будем исправлять. Ладно. Заеду попозже.

– Пожалуйста.– И, помедлив, спросила: – Это что, теперь и на водку можно не давать?

– Ни в коем случае! – заявил Ласковин.– Все уже оплачено. Всего хорошего.

Мадам Клыкун как в воду глядела: фургон появился только в четверть шестого.

За это время Ласковин успел подкрепиться парой гамбургеров. Пленницу он кормить не стал, дал только воды и позволил справить малую нужду у стены в глухом соседнем дворике.

Галя не пыталась убежать или позвать на помощь. Страх парализовал ее. Стоило Ласковину просто повернуться к ней, как женщина начинала дрожать. Подобный ужас испытывает маленькая собачка, обнаружив, что угодила в медвежью берлогу.

Обшарпанный фургон остановился напротив нужной парадной. Два грузчика сноровисто извлекли из фургона диван и потащили к дверям.

– Ваши? – спросил Ласковин. Его машина стояла метрах в двадцати на противоположной стороне улицы.

Галя отрицательно покачала головой.

– А тот, что в кабине?

– Наш, Симаков.

Галя потрогала распухшую губу. Эта губа беспокоила ее намного больше, чем то, что Ласковин сделает с Симаковым.

Андрей вышел из машины. Неторопливо приблизился к фургону.

Шофер, молодой парень с острым, как воробьиный клюв, носом, слушал радио и был вполне доволен жизнью. В самое ближайшее время ему предстояло лишиться своего оптимизма.

Ласковин постучал в окошко.

Симаков открыл дверь:

– Чего?

– Земляк,– произнес Андрей.– Домкрата не найдется? Колесо спустило.

– Чего-чего? – Симаков наклонился к Ласковину. Андрей тут же сцапал его за ухо, подтянул к себе и второй рукой легонько двинул по шее.

– Один вопрос, один ответ… – Ласковин холодно усмехнулся.– И немного молчания. Понял меня? – Симаков не понял.

– Пусти, сука! – зашипел он и ширнул Ласковину в глаза растопыренными пальцами.

Андрей уклонился и с удовольствием рубанул ладонью.

Бровь Симакова лопнула, как раздавленная гусеница. Кровь щедро оросила его физиономию.

Ласковин выдернул труженика баранки из кабины, притиснул к борту фургона (Симаков бестолково махал руками, потеряв возможность координировать собственные движения) и слегка поддел коленом «чувство собственного достоинства» водилы-киднэппера. Тот сразу успокоился и посветлел лицом. Из красного стал белым.

– Куда ты их отвез? – негромко спросил Ласковин. Он не стал уточнять, кого именно. «Послушник» Симаков в уточнениях не нуждался.

– Пошел в жопу!

Не нуждаясь в уточнениях, он нуждался в небольшой порции «воспитательной работы».

Время Андрея было ограничено. Минут через пять спустятся грузчики. После бесплодной беседы с мадам Клыкун на тему «как трудно довезти вещь в сохранности», иначе говоря: «Тетя, с тебя на бухалово!» – настроение у них будет неважное. Утихомирить их Ласковину не труд, но зачем примешивать посторонних?

Две минуты точечной обработки – и «послушник» понял, что такое больно. И был рад ответить на любой вопрос собеседника.

– Куда ты их отвез? – вновь поинтересовался Ласковин, фиксируя указательным пальцем нервный узел.

– На Гривцова,– теперь уже без промедления ответил Симаков.– Номер не знаю, второй дом от Грибоедова, слева во двор.

– А там куда?

– Не знаю.– И, опасаясь, что Ласковин опять вернется к «воспитательной работе», быстро добавил: – Там над подъездом жопа нарисована!

– Это как? – удивился Ласковин.

– Ну жопа. Красной краской.

Ласковин несколько секунд изучал физиономию «послушника»: не врет ли? Но «жопа» выглядела убедительной. Симаков не способен на такое изысканное вранье.

– Так,– сказал Ласковин.– Жопа. А дальше?

– Да не знаю я! Вроде, на первом этаже. Меня не звали.

– Ребята в порядке?

– Ходют,– осторожно ответил Симаков.

Ласковин правильно оценил его уклончивость и не счел нужным скрывать своих чувств.

Перепуганный «послушник» сжался, ожидая удара. Но свою порцию он уже получил.

– Слушай и запоминай,– сказал Ласковин.– Ты меня не видел. Никогда. Если вякнешь кому или попытаешься предупредить – я узнаю. И тебя найдут распиленным на четыре части. Хорошо запомнил?

– Да,– прошептал белый, как простокваша, Симаков.

– А теперь лезь под грузовик и сиди там, пока твоя команда не спустится!

Симаков на четвереньках полез под грязное брюхо фургона.

Это не было еще одним унижением. Ласковин не хотел, чтобы «послушник» увидел машину, в которую сядет Андрей. И его заложницу.

К ак ни хотелось Ласковину побыстрее добраться до похитителей, пришлось потратить час на то, чтобы отвезти пленницу на Блюхера. Таскать ее с собой было, по меньшей мере, неразумно.

В подъезд они вошли, не привлекая лишнего внимания. Дозор старушек отсутствовал: час сериала.

В квартирке Ласковина до сих пор ощущалось присутствие Наташи, хотя уехала она почти четыре часа назад. И было чисто, впервые за несколько месяцев. Но и Андрей, и его пленница не обратили на то внимания.

Ласковин отыскал в кладовке обрывок лодочной цепи. Вкупе с велосипедным замком – вполне удовлетворительные кандалы. Андрей бросил на пол спальный мешок, приковал пленницу за лодыжку к батарее отопления, убедился, что до телефона ей не добраться, и до других нежелательных предметов – тоже. Но на всякий случай заставил свою заложницу проглотить двойную дозу снотворного. На изнервничавшуюся женщину это подействовало, как удар «демократизатором» по макушке. Вырубилась минимум на восемь часов. Теперь следовало позаботиться об оружии. Его браунинг, пятнадцатизарядный ГМ НРПА «тейшт»,– превосходная вещь, но слишком шумная.