Круг невинных - Валентен Мюссо

– Мы думаем, что у него должны быть и другие подобные тетради. Почитайте же!

Чувствуя себя совершенно потерявшимся в этих хитросплетениях, я принялся читать с самого начала.

Сегодня я начинаю новую тетрадь, хотя не закончил предыдущую. Она испускала слишком негативные волны. Враждебность так и сочилась с ее страниц, как если бы бумага отказывалась пить чернила, которые я ей преподносил. Мне часто до смерти хочется бросить это скопище листов, которое неумолимо возвращает меня ко мне самому. Мне хотелось бы измельчить в кашу отвратительные страницы этой тетради и… (нечитаемое) этой странной судьбы.

Думаю, чем больше проходит времени, тем хуже мне в этой школе. Постоянная сосредоточенность на одаренных напоминает мне приют для сумасшедших. Должен существовать порог, за которым ум опасно приближается к дебильности, вроде противоположностей, стремящихся друг к другу. Мне было намного лучше среди других, настоящих дебилов, в их никудышных классах, где ничему не учили, но хотя бы оставляли меня в покое. Как бы мне хотелось, чтобы обо мне хоть иногда забывали! Как было бы хорошо слиться со стеной моей комнаты, уйти, как кот в «Алисе», в Страну чудес, которому удается маскироваться под окружающую среду… Но нет, я совсем не это хочу сказать. Совсем не это. Я говорю не о том, чтобы слиться со стеной, в смысле спрятаться; я о том, чтобы исчезнуть.

Но мне надо еще рассказать о своем большом открытии. Я его сделал только что, в библиотеке. Мне было скучно, я искал книгу, чтобы провести время. И на меня свалилось настоящее сокровище. Я даже спрашиваю себя, что эта книга здесь делала, так как она не предназначена для «людей нашего возраста». Думаю, никто никогда не проверял ее содержание. И я мог пройти мимо такого чуда!.. Начало уже доставило мне настоящее наслаждение: «Читатель, возможно, ты хочешь, чтобы в начале этого труда я обратился именно к ненависти». Продолжение было немного длинным и однообразным, но дальше открываешь героя, который пробует кровь и слезы ребенка, чтобы в конце концов его убить. «Надо, – говорит он, – за две недели отрастить себе ногти, чтобы затем вонзить их в мягкую грудь не для того, чтобы убить, а чтобы получить возможность пользоваться «разновидностью его страдания». К сожалению, я не смог взять эту книгу, мне это запретили. Вот только несколько отрывков, которые я выучил наизусть в читальном зале…

За этим следовало много страниц, заполненных отрывками из книги, написанных еще более неуклюжим и трудным для чтения почерком, чем остальное. Мне было трудно поверить, что возможно удержать в памяти настолько длинные куски текста. У меня вряд ли бы такое получилось. Несколько страниц я проглотил, время от времени останавливаясь на некоторых местах; чаще всего выбор на них падал случайно.

Терпеть не могу преподавателя по английскому. У этой миссис Эванс дерьмовое произношение. Да еще при таком имени! И это преподаватель института: так сказать, элита страны!..

Из экономии времени и сил я пропустил бесконечное описание мадам Эванс, чтобы перейти к более интересному отрывку.

Еда в столовой сегодня была омерзительная. Мне бы хотелось взять ее прямо руками и силой затолкать в рот повару, чтобы тот хоть немного попробовал то, что осмеливается давать нам. Ему было недостаточно, что в прошлом году он чуть не сгорел. Несколько месяцев он носил смешную повязку. Прямо как Человек-Невидимка!

Я сразу же вспомнил о пожаре, который случился в кухонных помещениях: что было перед этим событием и все остальное.

– Странная манера изложения, не правда ли? Неожиданная для ребенка такого возраста. Вы заметили намеки на Лотреамона[40]и Рембо[41]: «Мерзкие страницы из моей записной книжки – проклятого»[42].

Я не ответил.

– Вы должны читать дальше, – снова заговорил Полифем. – Отрывок, отмеченный закладкой.

Вот уже два дня, как он вернулся. Левиафан. Будто отвратительная пиявка Мальдорора[43]. Я его больше не контролирую; впрочем, как бы я смог это сделать? Он остался прятаться в глубинах, расти и толстеть, зарываться в свою нору, чтобы еще больше увеличить свои силы дракона. Я почувствовал, как он движется к поверхности, будто… (нечитаемо). Я снова принялся за свои рисунки. Сперва рисовал Левиафана на больших листах белой бумаги; я хотел иметь его четкое изображение перед глазами, чтобы не пришлось вызывать его в своем воображении. Если б я только мог собрать все свои рисунки в книгу, это сделало бы его изображение более интересным и полным. А пока что вот приблизительная схема, которая его изображает.

За этим следовал рисунок карандашом, нечто вроде реалистично изображенного дракона: длинное чешуйчатое туловище и глотка, изрыгающая пламя.

Затем я нарисовал ту гостиницу в квартале Де-ля-Плен, где мы с мамой останавливались, когда мне было два года. Но сперва мне надо рассказать тот случай, иначе не будет никакой логической связи с книгой рисунков и писать о дальнейшем будет без толку. Логика – вот чего мне действительно не хватает и что иногда нужно, чтобы все шло своим порядком. Мы поехали в гости к Клер – маминой подруге, которая живет в Марселе. Не знаю почему, но мы не смогли у нее заночевать. Гостиница оказалась довольно жалкой, и я помню, что там были эмигранты, которые жили в комнатах наверху. Мы поселились на первом этаже, и комната не стоила тех денег, несмотря на то что была одной из самых «шикарных». Управляющего гостиницей я возненавидел с первого взгляда. Он был за стойкой. Он сделал маме сексистское замечание, это было очень неприятно. Мужчина не должен позволять себе такого по отношению к женщине. В том, как он смотрел на маму, было что-то непристойное. Я счел этого типа отвратительным… Он ходил в рубашке, совсем мокрой от пота; это было летом, ужасная жара, может быть, самая невыносимая, какую я только знал. Однажды днем я вернулся в гостиницу и, конечно, прошел мимо стойки. Я бросил на него взгляд; мне надо было посмотреть на него чуть дольше, чем его это устроило. Мама сказала мне как-то, что я должен стараться не смотреть на людей таким черным взглядом. Этот кретин поднял голову и спросил: «Что, сопляк, хочешь меня сфотографировать?»

Я совсем забыл эту историю до возвращения Левиафана, на целых два дня, пока мне не пришлось взяться за рисование. Сама собой мне пришла мысль о гостинице, пальцы сами схватили карандаш, хотя мозг им этого не приказывал. Мысленно я снова увидел крысиную морду этого типа. С первой же минуты я захотел, чтобы он умер, медленно. Первый рисунок у меня не получился. Думаю, не удалась перспектива. Второй был уже лучше, за него я даже почувствовал гордость. Затем вчера вечером, поздно ночью, я должен был приступить к самому делу. Чудовище должно было умереть. Я попытался поговорить с ним, но он ничего не хотел слушать. Наконец у меня была причина думать о крысиной голове.