Смена. 12 часов с медсестрой из онкологического отделения: события, переживания и пациенты, отвоеванные у болезни - Тереза Браун

Я все недоумевала: «Что? Ее нет?»

А медсестра Шейлы все повторяла: «Очень хорошо, что вы пришли ее навестить. Очень-очень хорошо».

Я не видела в этом ничего хорошего, но и плохого тоже. Все-таки она поправилась.

Дочь Бет тоже вернулась из Афганистана живой и здоровой. Вернувшись домой, она бесконечно долго принимала душ, а затем коротко постригла волосы – настолько сильно в них въелась афганская пыль. Она приехала в гости к Бет в Питтсбург, и вместе они ходили по магазинам, сидели во дворе и болтали, разгоняя осеннюю прохладу костром, – здорово было снова жить, не опасаясь за себя.

– Я никогда и подумать не могла, что моя дочь станет солдатом, – сказала мне однажды на работе Бет, – однако она пошла служить.

Рэй, Кандас, Ирвин – все они покинули больницу уже без рака. Их жизнь продолжится дальше.

Судьба Ирвина, пожалуй, самая простая. Будь то по своей природе, или же в силу множества своих проблем, Ирвин никогда не просил от жизни многого, так что был доволен тем, что имел. Он был в безопасности в своем приюте, ему было удобно в его кресле-качалке на крыльце, а голоса в его голове не были особо настойчивыми или требовательными. Он дал мне понять, что порой можно получить больше, чем тебе когда-либо было нужно, даже когда ты к этому и не стремишься.

Пересаженные от брата клетки вернули Рэя к жизни. Конечно, ему пришлось нелегко, однако ему повезло гораздо больше, чем многим в его ситуации. С него не слезала кожа, его не мучил сильнейший понос, и несмотря на то, что всю жизнь он в меру выпивал, его печень после химиотерапии осталась как новенькая. Несмотря на то что он подхватил инфекцию, у него были проблемы с дыханием, кровь в моче и сильный жар, он остался целым и невредимым.

Теперь его главная цель, по его собственным словам, – это как можно дольше не попадать в больницу. Пока что у него это получается. Он играет в своей рок-группе, любит свою жену и детей. Обычные радости жизни начинаешь по-настоящему ценить только после того, как чуть было их не лишился. Молодой возраст и крепкое здоровье дали ему лишь небольшое преимущество перед страшной болезнью. Он поставил на кон свою жизнь и победил.

Ну и Кандас. Злые люди могли сказать, что лечение Кандас прошло как по маслу, потому что она была такой озлобленной, что даже рак не хотел с ней связываться. Если бы все было так просто. Если бы только определенные особенности характера могли предотвратить бесконтрольное размножение клеток, закупоривающих вены и артерии, образующих опухоли, забирающие кровь у здоровых тканей. Когда ремиссия наступает у оптимиста, то все говорят, что дело в позитивном настрое. Когда же на поправку идет кто-то вроде Кандас, то это охотно списывают на ее упрямство.

Психология, может, и играет определенную роль, однако ей дело явно не ограничивается – все во многом зависит также и от банального везения. Во-первых, огромное значение имеет наследственность – порой на уровне определенных биохимических процессов, которые наука порой толком не понимает. Кроме того, немалое влияние оказывают различные случайные факторы: когда именно рак был обнаружен, когда было начато лечение, нашелся ли подходящий донор, если в нем (как это было у Рэя) возникла необходимость. Немало зависит также и от финансовой составляющей. Достаточно ли хорошая у пациента страховка, чтобы покрыть расходы на лучшее доступное лечение? Хватит ли у него денег оплатить многочисленные дополнительные расходы, при этом не разорившись? Даже регион проживания вносит свой вклад. Скажем, у больных раком жителей Нью-Йорка шансов на выздоровление будет больше, чем у пациентов из Южной Дакоты или Вайоминга, просто из-за того, что там больше больниц и специалистов.

Может быть, и так, что жизнь Кандас спасли ее дезинфицирующие салфетки вкупе с ее помешанностью на чистоте. Согласно статистике, столь тщательное соблюдение норм гигиены действительно повышает вероятность так называемого «благополучного исхода», так что она не «заноза в заднице», а скорее «хорошо осведомленный» пациент, пускай такие люди и доставляют работникам больниц сплошные неудобства.

Несмотря на все наши добрые пожелания, несколько месяцев спустя Дороти все-таки вернулась в больницу и вскоре умерла. Пожалуй, обойдемся без подробностей – в свои последние дни она не узнавала саму себя, не говоря уже о других людях. Ее муж был рядом – сидел, втиснувшись в слишком маленькое для него кресло, и все время молчал. Ее дочка, с которой я прежде не встречалась, тоже была здесь. Она была очень похожа на Дороти и такая же коренастая, только ее кожа была не темной, как у матери, а бледной. Она рассказывала мне про то, какой Дороти была порой упертой и требовательной, а затем у нее начинал дрожать голос, глаза наполнялись слезами, и она больше не могла произнести ни слова.

Дороти умерла, однако ее муж продолжил жить, равно как и ее дочка, а также внучка. Так уж устроена жизнь, нравится нам это или нет: мы все изначально в одинаковых условиях, а дальше уж каждому решать, относиться ли к этому по-философски или же категорически противиться.

С большим сожалением сообщаю, что после окончания своего лечения мистер Хэмптон не отправился в тропический лес, чтобы слушать пение разноцветных птичек и наблюдать за порханием бабочек. Через несколько недель после того, как я в последний раз была его медсестрой, придя на работу, я узнала, что он снова в больнице. Я не виделась с ним – только с его сыном со все той же неотразимой улыбкой, а также с заметной усталостью на лице. Морщинки вокруг глаз выдавали сильнейший стресс, а во взгляде появилась напряженность, которой раньше не было. Палата мистера Хэмптона находилась в переднем крыле, в то время как все мои пациенты были в заднем, с противоположной стороны коридора.

– Я думала, вы уехали, – с тоской в голосе сказала я Трэйсу, наткнувшись на него в коридоре.

– Уехали, но потом вернулись, – ответил он без тени улыбки. И тогда я все поняла. Когда его отец был у нас в последний раз, у него не произошло волшебного выздоровления. Из-за чего бы ему ни стало лучше тогда, когда ему ввели ритуксан, этот эффект длился недолго, что, к сожалению, было куда более вероятным развитием событий для человека его возраста с такой болезнью.

Трэйс ушел быстрой походкой, так что я не успела тогда узнать у него подробности, однако позже, когда у меня выпала такая возможность, я не стала расспрашивать медсестру мистера Хэмптона о том, как дела у ее пациента. Я закончила смену в полном неведении о постигшей его судьбе и впредь целенаправленно избегала любых упоминаний о нем. Я представляла, что он живет в райских тропиках, лакомится свежепойманной рыбой, лишь слегка обжаренной на костре. В ту смену я убедила себя в том, что валун мистера Хэмптона, загнанный мной на самую вершину холма здравоохранения, по-прежнему оставался на месте. Я понимала, что это совсем не так, однако на те двенадцать часов я предпочла слепую надежду горькой правде.

Прошло не меньше двух лет, прежде чем я случайно наткнулась в кофейне на того самого похожего на сову интерна. Я не помнила его имени, а он, уверена, не помнил, как зовут меня, однако мы моментально друг друга узнали. Оказалось, что мы с ним соседи.