Делай деньги! - Терри Пратчетт

Мокрицу не понравилось то, что он услышал, что бы это ни было. Не спасало и то, что Дора Гая улыбнулась в ответ.

Флид добавил:

–.

– А у тебя, господин? – со смехом спросила Дора Гая.

– Нет, но у меня отличная память!

Мокриц нахмурился. Ему гораздо больше нравилось, когда она была холодна со старым хрычом.

– Мы уже можем идти? – спросил он.

Стажер на испытательном сроке, младший клерк Хаммерсмит Кут смотрел, как госпожа Драпс подходила все ближе, и это настораживало юношу не так сильно, как его старших коллег. Те понимали: это оттого, что бедный мальчик пробыл здесь слишком недолго и не сознавал степень серьезности того, что вот-вот должно было произойти.

Старший клерк демонстративно положила перед ним документ. Итог был обведен еще не просохшими зелеными чернилами.

– Господин Бент, – сказала она с оттенком удовольствия, – велел переделать как положено.

И поскольку Хаммерсмит был хорошо воспитанным юношей и работал в банке всего лишь первую неделю, он ответил: «Да, госпожа Драпс», аккуратно взял листок и приступил к работе.

Разное рассказывали о том, что случилось дальше. Годы спустя клерки измеряли свой банковский опыт в том, насколько близко они сидели, когда случилось это. Они спорили о том, что же на самом деле было сказано. Точно не было никакого рукоприкладства, на что бы там ни намекали некоторые истории. Но это был день, когда мир, или по крайней мере часть мира, включавшая в себя бухгалтерию, рухнул на колени.

Все сходились в том, что некоторое время Хаммерсмит сидел и считал проценты. Говорили, он достал блокнот – личный блокнот, что само по себе было недопустимо – и произвел в нем какие-то подсчеты. А потом, спустя пятнадцать минут, как говорят одни, или полчаса, как говорят иные, он подошел к столу госпожи Драпс и объявил:

– Мне жаль, госпожа Драпс, но я не могу найти, в чем ошибка. Я проверил свои расчеты и думаю, что мой результат верен.

Он говорил негромко, но бухгалтерия стихла. Сотни человек затаили дыхание так, что пауки, плетущие паутину под потолком, заколыхались от оттока воздуха. Юношу отправили на место «переделывать все заново и не отвлекать людей от работы», и спустя десять минут, хотя иные говорят пятнадцать, госпожа Драпс сама подошла к нему и заглянула через плечо.

Большинство сходятся в том, что примерно через полминуты она взяла листок, вынула карандаш из тугого пучка на голове, велела юноше пустить ее на свое место, села и какое-то время разглядывала цифры. Потом встала. Подошла к другому старшему клерку. Вместе они занялись изучением документа. Затем подозвали третьего клерка. Он переписал себе подозрительные столбики, покорпел над ними немного и, с серым лицом, поднял глаза. Ничего не нужно было произносить вслух. К этому моменту работа встала, но господин Бент за высоким столом был все еще погружен в разложенные перед ним расчеты и, что примечательно, что-то бормотал себе под нос.

Все почувствовали это в воздухе.

Господин Бент допустил ошибку.

Старшие клерки нервно переговаривались в углу. Не было вышестоящего лица, к которому они могли бы обратиться. Господин Бент и был вышестоящим лицом, выше которого стоял только сам неумолимый король математики. В конечном итоге на плечи невезучей госпожи Драпс, которая совсем недавно успела побывать гонцом рассерженного господина Бента, легла обязанность написать на документе: «Прошу прощения, господин Бент, но мне кажется, молодой человек прав». Она сунула документ под низ стопки квитанций, которые готовила для подачи шефу, бросила их в лоток для входящей документации, когда он прогромыхал мимо, и в слезах убежала, звонко постукивая каблучками, в направлении дамской комнаты, где у нее случилась истерика.

Оставшиеся члены бухгалтерии тревожно переглянулись, как древние чудовища, которые видят, как в небе начинает расти второе солнце, но понятия не имеют, что с этим делать. Господин Бент всегда быстро управлялся с входящими документами, и, пожалуй, оставалось не больше двух минут до того, как он наткнется на записку. Внезапно все как один бросились к выходу.

– И как оно тебе? – спросил Мокриц, когда они вышли на улицу.

– Мне кажется или я слышу раздражение? – спросила Дора Гая.

– Ну, в мои планы сегодня не входил светский визит к трехсотлетнему сладострастнику, который делал в твой адрес непристойные телодвижения.

– Какие еще телодвижения, у него и тела-то нет, он же призрак.

– Он сладострастничал!

– Если только в мыслях, – возразила Дора Гая. – В его и в твоих.

– Обычно ты выходишь из себя, когда люди пытаются тебе покровительствовать!

– Верно. Но обычно эти люди не в состоянии перевести что-либо с языка настолько древнего, что даже големы понимают его в лучшем случае на одну десятую. Научись такому искусству, и тоже сможешь кадрить девушек, когда будешь три века как мертв.

– Ты флиртовала, просто чтобы получить то, что ты хотела?

Дора Гая остановилась как вкопанная посередине площади и повернулась к нему лицом.

– И что? Ты же постоянно флиртуешь. Ты флиртуешь со всем миром! Это и делает тебя интересным, потому что ты больше похож на музыканта, чем на вора. Мир для тебя как инструмент, преимущественно смычковый. А теперь я пойду домой и приму ванну. Я вернулась этим утром, ты не забыл?

– Этим утром, – сказал Мокриц, – я обнаружил, что один из моих подчиненных подменил сознание другого моего подчиненного на сознание репки.

– Хорошо вышло? – спросила Дора Гая.

– Не уверен. Пожалуй, пойду и проверю. У нас обоих был трудный день. Я пришлю за тобой кеб в половине восьмого, хорошо?

…Криббинс наслаждался собой. Он никогда особенно не увлекался чтением – до настоящего момента. Нет, он умел читать и даже писать аккуратными буковками, которые казались остальным очень изысканными. И ему всегда нравилась «Правда» за ее внятный читабельный шрифт; нередко при помощи ножниц и банки клея он прибегал к ее помощи для создания посланий, которые привлекают внимание не красивыми словами, а тем, что они составлены из вырезанных букв, слов и даже целых фраз, если очень повезет. Однако чтение ради удовольствия проходило мимо него. Но сейчас он зачитывался, о да, и это доставляло ему огромное удовольствие, о боги! Чего только не найдешь, когда знаешь, что искать! Он чувствовал, как будто все Страшдественские праздники пришли одновременно…

– Чашечку чая, преподобный? – раздалось сбоку от него. Голос принадлежал упитанной даме, ответственной за архивный отдел «Правды», которая прониклась к нему симпатией, стоило ему только снять перед ней шляпу. У нее в лице было то частью мечтательное, частью изголодавшееся выражение, характерное для многих женщин определенного возраста, решивших уповать на богов, потому что и дальше уповать на мужчин было решительно невозможно.