В поисках настоящего - Александр Рей

Мари прошла в комнату и уселась на просторный диван. Алан же встал в дверях, не решаясь переступить черту порога.

– Помнишь, что я говорила тебе? Богатство не будет окружать тебя, пока ты не позволишь ему поселиться внутри. Позволь себе иметь все самое лучшее!

Алан кивнул, снял кроссовки, скинул с плеч куртку и прошел к Мари… Ковер, по которому он шел, был настолько мягок, что к нему хотелось припасть лицом, а не ступать ногами.

Когда он присел рядом с ней на диван, англичанка спросила, хочет ли он что-нибудь выпить.

– Нет, спасибо, – вежливо отказался мальчик.

– Ну, смотри сам, – Мари встала и прошла к небольшой барной стойке, расположенной в углу комнаты. Зазвенела стаканами. Что-то налила. И все же принесла два пузатых бокала, с ярко оранжевой жидкостью.

– «Отвертка», – пояснила она, и поставила их на маленький столик. – Показывай… – кивнула она на листы, что Алана держал в руках.

Он протянул ей свои рисунки. Мари вкрадчиво рассматривала каждый из них. То приближала, чтобы разглядеть мелкие детали, то отдаляла, желая понять как они будут смотреться издалека. Чтобы изучить его рисунки у Мари ушло намного больше времени, чем Алан мог ожидать. Так внимательно его работой еще никто не интересовался. И хуже всего, что все это происходило в тишине… гнетущей тишине. Алан вдруг обратил внимание, что его ладони мокрые от пота.

В конце концов, Мари разложила рисунки на столике, вокруг бокалов.

– Мне ли не знать цену признания, – нарушила она молчание, смотря то на Алана, то на рисунки. – Я его добивалась упорным трудом, преодолевая огромные расстояния и делая неимоверные усилия над собой. И вот я на вершине славы, откуда мне хорошо видно, что девяносто девять процентов моих усилий были напрасны. Я растрачивала себя впустую, стараясь добиться признания. Только лишь потому, что сама не могла признать свой талант. Могу поспорить, ты сейчас сидишь на иголках, дожидаясь моего вердикта: похвалы или унижения. Ты превратил меня в судью, от которого зависит, хороший ты художник или ни на что не годен… Я это знаю, потому что сама делала так же. Как только я поняла, что самое главное – это моя самокритика, что только я сама решаю пределы своего таланта и мастерства, ко мне пришла слава. Когда я признала себя, признали меня и другие. Я не буду говорить, понравились ли мне твои рисунки, а спрошу тебя. Нравиться ли тебе рисовать?

– Больше всего на свете! – послушно ответил Алан.

– Нравиться ли тебе то, что получается в результате?

Немного подумав, Алан ответил:

– Не всегда, но в большей степени мне хочется любоваться результатами своей работы. Из этих рисунков, что я принес, мне нравятся все. Я ими горжусь…

– Ты хороший художник? – спросила Мари.

На этот раз Алан знал наверняка:

– Да. Я много не знаю, но у меня есть талант и стремление его совершенствовать.

Мари удовлетворенно улыбнулась:

– И я так считаю… Мне постоянно приходиться сталкиваться с искусством во многих его проявлениях, и я уже давно научилась отличать фарс от настоящего. Так вот, ты – настоящий. Твои работы хочется разгадывать.

Алан заулыбался. Увидев это, Мари поспешила добавить:

– Только, пожалуйста, не сливайся со своими рисунками, не считай, что они – это ты, ты – это они. Так тебе легче будет принимать правдивую критику, которая призвана не растоптать тебя, а сделать совершеннее. В свое время, я бы многое отдала, чтобы это понять.

Мари встала, сделав всего один глоток из бокала.

– Пошли. Я хочу сделать тебе подарок за то, что помог мне вчера выбраться из гор… – и взяла его за руку, поведя в другую комнату.

В комнате кроме книжного шкафа во всю стену, огромной кровати и ковра ничего не было. Она подошла к шкафу, взяла с одной из полок большой лист бумаги А3, прикрепленный к планшету, пинал из ткани, и протянула это Алану.

Он чувствовал себя полным дураком, уставившись на ее дары, словно видел такие вещи впервые.

– Спасибо, – протянул Алан, хотя не понимал, за что благодарит.

– Нет-нет… – покачала она головой и вышла из комнаты. Спустя минуту в воздухе закружилась приятная мелодия.

– Я хочу, чтобы ты меня нарисовал… – вернувшись с бокалами, сказала Мари. Один она поставила на ковер, а другой оставила у себя, усевшись на кровать. – Пожалуйста. Это очень важно, и я этого очень хочу.

В той комнате она успела переодеться в голубую, почти белую мужскую рубашку. Рубашка доходила ей до середины бедер, а ноги оставались почти оголены. Для Алана, который за всю жизнь и декольте ни разу не видел, это было все ровно, что раздеться.

Мари улыбнулась, оглядев себя:

– Нравиться? Специально попросила принести, чтобы я на рисунке получилась посимпатичней… Чего молчишь?

У Алана сперло дыхание, во рту пересохло, а мысли начались сумбурно сталкиваться внутри головы.

– Ты очень красивая в ней, – еле выдавил он из себя.

– Вот и отлично! – обрадовалась Мари. – Тогда я сяду, чтобы получилось хорошо. Полубоком пойдет? Вот так…

– Да, хорошо… – Алан уселся на пол, вытянув перед собой планшет с листом так, чтобы Мари не дай Бог не заметила его возбужденный член, предательски выпирающий бугром. – Только когда я буду рисовать, ты молчи, хорошо?

– Договорились… – она показала жестом, как застегивает губы на замок.

Алан глубоко вздохнул, стараясь вернуть себе способность мыслить, прикрыл глаза, и на несколько минут замер в неподвижности. Его окружала лишь темнота и музыка, доносящаяся из гостиной.

Разомкнув веки, он сразу коснулся заранее выбранным великолепно отточенным карандашом шершавой бумаги… В ту же секунду его будто пронзил разряд электричества, заставив каждую клеточку чувствовать, и весь сгусток ощущений постепенно оказался на кончике грифеля. Алан сделал огромное усилие над собой, чтобы заставить руку сделать хоть черточку… Все! После этого от Алана не требовалось хоть какого-то сознательного участия – рука сама выводила короткие штрихи, чертила линии и ставила точки… Ему нужно лишь смотреть на Мари, а затем на бумагу, удивляясь, как постепенно рождается ее образ. Все это продолжалось считанные секунды. Ему так казалось…

Когда карандаш и планшет с листком рухнули на ковер, Мари ожила, разрушив окружающую ее оболочку из неподвижности камня.

– Я посмотрю?! – спросила она, но не дожидавшись разрешения, взяла лист.

Алан залпом выпил стоявший рядом напиток.

– Сколько времени прошло? – спросил он по-русски зная, что Мари поймет вопрос. Ему нужно следить, чтобы попасть домой вовремя.

– Больше часа, но точно сказать не могу… А разве твои часы не работают? – она неотрывно рассматривала свой портрет, в необычной интерпретации художника. – Какая я… оказывается… красивая.