Трафальгар стрелка Шарпа - Бернард Корнуэлл

– Смотрите, наш старый приятель!

– Сэр?

– Видите «Сантисима Тринидад»?

– Вижу.

– Шестой сзади. Наш «Ревенан».

Шарп настроил подзорную трубу, посчитал корабли за кормой четырехпалубного гиганта и внезапно узнал черно-желтый борт. «Ревенан» открыл порты, показались орудийные дула, и в следующее мгновение корабль исчез в клубе дыма.

Теперь под огнем оказалась «Виктори». Вражеская эскадра уже не надеялась, воспользовавшись благоприятным ветром, укрыться в Кадисе и приняла бой. Тридцать четыре корабля объединенного франко-испанского флота сошлись с двадцатью восьмью кораблями британской эскадры. Двум тысячам пятистам шестидесяти восьми орудиям и тридцати тысячам французов и испанцев противостояли две тысячи сто сорок восемь пушек и семнадцать тысяч британских моряков.

– По местам, джентльмены. – Чейз повернулся к офицерам на шканцах. – По местам. – Капитан коснулся молитвенника в кармане кителя. – Храни нас Господь!

И сражение началось.

Капитан Ллевеллин отправил Шарпа на бак. Сам Ллевеллин вместе с юным лейтенантом командовал сорока морскими пехотинцами на корме. Под начало Шарпу достались двадцать пехотинцев, хотя на деле заправлял на баке сержант Армстронг – коренастый, словно бочонок, и упрямый, как мул. Родом сержант был из Нортумберленда, откуда вывез глубочайшую неприязнь к шотландцам.

– Шотландцы – те еще ворюги, сэр, – доверительно поделился Армстронг с Шарпом. Тем не менее все шотландцы Ллевеллина состояли под командой сержанта Армстронга. – Должен же кто-то за ними присматривать, сэр, – объяснял сержант.

Шотландцы не жаловались на своего командира. Если их брата Армстронг просто недолюбливал, то несчастных, которых угораздило родиться южнее реки Тайн, просто ненавидел. По мнению бравого сержанта, настоящие воины получались только из нортумберлендцев, остальное человечество делилось на вороватых ублюдков, трусливых иноземцев и офицеров. Армстронг считал, что Франция расположена слишком далеко от Лондона, чтобы всерьез ее опасаться, а вот Испанию называл преисподней. Заметив интерес Шарпа к одному из семиствольных ружей Ллевеллина, прислоненных к фок-мачте, сержант буркнул:

– Зря вы заглядываетесь на эту штуку, сэр. Я приберегаю ее до тех пор, пока мы не ступим на неприятельский борт. С этой семистволкой мы враз очистим палубу от чертовых ублюдков!

Шарп не был ни морским пехотинцем, ни нортумберлендцем, к тому же вышел в офицеры из простых солдат. Стоило ли удивляться, что Армстронг ему не доверял! И все-таки этот коренастый и невежественный тип был лучшим рубакой из всех, что встречались Шарпу.

На баке расположились также две из шести тридцатифунтовых корабельных карронад. С пушкой, что стояла по левому борту, управлялся Задира – бывший раб из команды боцмана Хоппера. Чернокожий гигант, как и прочие канониры, обнажился до пояса и повязал голову шарфом.

– Скоро будет жарко, сэр, – приветствовал он Шарпа, кивнув в сторону неприятельского флота. Полдюжины кораблей палили в «Виктори», в миле к югу еще полдюжины обстреливали «Ройял Соверен». Лисели «Соверена», который подобрался к вражескому строю раньше прочих, словно сломанные крылья безжизненно свисали с разбитых рей.

Поверхность моря перед «Пусселью» рябило от ядер, но ни один из снарядов еще не достиг палубы и мачт. «Темерер» так и не смог перегнать «Виктори» и теперь шел по правому борту флагмана. Шарп видел, как словно по волшебству в его парусах появляются дыры, заставляя материю содрогаться. Перебитые тросы трепетали на ветру. Шарпу казалось, что «Виктори» и «Темерер» плывут прямо на четырехпалубного гиганта «Сантисима Тринидад».

– Мы попадем под обстрел минут через пятнадцать, – ответил Задира на невысказанный вопрос Шарпа.

– Удачи, Задира.

Чернокожий гигант осклабился.

– Не родился еще белый, который меня одолеет, сэр. Раньше-то они со мной не слишком церемонились, а теперь пришла наша очередь – моя и моей безжалостной крошки. – Он похлопал по стволу карронады – самого сокрушительного орудия, которое Шарп видел в жизни. От пехотных пушек карронада отличалась длинным стволом и с виду больше походила на бесформенный котелок или кастрюлю. Колес у лафета не было, поэтому при отдаче ствол скользил прямо по палубе. Устрашающе зияло широкое дуло, внутри которого располагались тридцатифунтовое ядро и деревянный бочонок мушкетных пуль. Карронада не отличалась особой меткостью, но с расстояния в несколько ярдов изрыгала на вражескую палубу сноп металла, грозя выпустить кишки целому батальону.

– Эту штуку придумали шотландцы, сэр. – За спиной Шарпа возник Армстронг. Сержант презрительно фыркнул. – Варварское орудие, сэр. Да и артиллерист у нас варвар, – добавил он, посмотрев на Задиру.– Если мы захватим вражеский корабль, Задира, – приказал Армстронг, – держись рядом со мной.

– Есть, сержант.

– Почему рядом с вами? – поинтересовался Шарп, когда они с сержантом отошли от карронады.

– Потому что если этот черный дикарь полезет на врага, все бросаются врассыпную. Сущий дьявол, сэр. – В тоне Армстронга слышалось неодобрение – Задира определенно не был нортумберлендцем. – А вы, сэр? – подозрительно спросил Армстронг. – Останетесь с нами? – Армстронга мучил вопрос: собирается ли Шарп покуситься на его авторитет?

Шарп мог бы принять командование, но понимал, что пехотинцы принесут больше пользы, подчиняясь Армстронгу. Однако прапорщик не собирался, подобно юным офицерам, праздно расхаживать по баку, чтобы почти наверняка сложить голову под вражескими пулями. Армстронг знал свое дело, пехотинцы Ллевеллина были превосходными солдатами, поэтому Шарп не видел особой доблести в джентльменском презрении к неприятельским снарядам. Он и сам умеет стрелять.

– Спущусь-ка я вниз, – отвечал он сержанту, – выберу мушкет.

Пока Шарп спускался к камбузу, снаряды начали шлепаться в воду рядом с бортом «Пуссели». Обычно внизу бывало многолюдно, теперь пустой и холодный камбуз выглядел заброшенным. Матросы залили огонь, и две корабельные кошки, вылизывая шерстку, недоумевали, куда девалось привычное тепло. Канониры сидели на корточках рядом с орудиями. Иногда кто-нибудь открывал орудийный порт и высовывался наружу, чтобы бросить взгляд на неприятеля, и тогда внутрь сумрачного помещения проникал яркий луч.

Слабый свет сочился сквозь широкие окна кают-компании на корме. В полумраке за закрытыми портами, словно связанные чудовища, маячили самые большие корабельные орудия. Обычно дула поднимали вверх и туго привязывали. Теперь стволы опустили, а лафеты подвинули к закрытым портам. Отсюда грохот вражеской артиллерии казался далеким нудным бормотанием. Шарп спустился в кубрик, освещенный приглушенным светом фонарей. Теперь он находился ниже ватерлинии. Артиллерийский погреб охраняли морские пехотинцы с мушкетами. Им было велено никого не впускать за пропитанную морской водой кожаную занавеску. Шарп попросил у одного из мальчишек в войлочных шлепанцах (их называли «пороховыми мартышками») поискать для него патронную сумку, другому велел найти пистолетные патроны, а сам отправился дальше, в небольшую оружейную, чтобы приглядеть себе пистолет. Тяжесть пистолета напомнила ему о Грейс. Он проверил кремневые замки.