Три дочери Евы - Элиф Шафак

– Привет, Пери. Ну и дела творятся в этом гребаном мире! Интересное время нам досталось, ничего не скажешь!

– Какой кошмар, – пробормотала Пери. – Я даже не знаю, что сказать.

– Убийство невинных – вот что! – Ширин почти кричала. – И все потому, что какие-то психопаты вообразили, что обеспечат себе местечко в раю, угробив как можно больше людей во имя Бога. Дальше будет только хуже, вот увидишь. Теперь всех мусульман станут считать убийцами. Количество невинных жертв с обеих сторон будет расти и расти.

Пери заметила, что кто-то прилепил шарик жвачки к стеклу телефонной будки. Ничтожное преступление, пронеслось у нее в голове. Но разве большое зло не начинается с малого?

– Ужасная жестокость. Все это так страшно. Что же теперь будет? – спросила она.

– Ну, наверняка все кому не лень начнут это обсуждать. Месяцы будут обсуждать, если не годы. Журналисты, эксперты всякие, ученые. Хотя что тут обсуждать? Всякому ясно: религия порождает нетерпимость, нетерпимость порождает ненависть, а ненависть – насилие. И точка.

– Но ведь это несправедливо! – воскликнула Пери. – Многие верующие стремятся жить так, чтобы никому не навредить. Нет, религия тут ни при чем. Это зло в чистом виде.

– Знаешь что, Мышка, я не хочу с тобой спорить. Сейчас я чувствую такую же растерянность, как и ты. Надо срочно поговорить с Азуром, а то я свихнусь.

Пери почувствовала, как сердце ее совершило кувырок.

– Ты хочешь с ним встретиться? Но ведь триместр еще не начался.

– Ну и что с того? Завтра я возвращаюсь в Оксфорд. Я знаю, он там. Поменяй билет и тоже возвращайся пораньше.

– Попробую, – сказала Пери.

Она прекрасно знала, что покупать билет за день до отлета ей не по карману, но не сочла нужным говорить об этом Ширин.

Вернувшись домой, Пери обнаружила, что отец и мать сидят перед телевизором и смотрят те же шокирующие кадры, которые продолжали транслировать все каналы. Оба были растеряны не меньше, чем она сама.

– Этот мир оказался во власти фанатиков, – сказал Менсур.

Сегодня он начал прикладываться к бутылке раньше, чем обычно, и, судя по всему, уже успел изрядно набраться. Потому что впервые засомневался, стоит ли дочери возвращаться в Оксфорд.

– Может, нам не надо было отправлять тебя за границу в это неспокойное время, – пробормотал он. – Не думал, что когда-нибудь скажу такое, но, возможно, на Западе сейчас стало опаснее, чем на Востоке.

– Восток, Запад – какая разница! – всплеснула руками Сельма. – У каждого свой кисмет[21], от него не уйдешь! Если Аллах сделал на твоем лбу надпись невидимыми чернилами, смерть отыщет тебя даже в Китае!

Услышав это, Менсур схватил шариковую ручку, которой заполнял кроссворды, и дрожащей рукой вывел у себя на лбу цифру 100.

– Что это ты делаешь? – спросила Сельма.

– Меняю свою судьбу! Я намерен жить до ста лет.

Пери не стала ждать, что ответит на это Сельма. На душе у нее было слишком тяжело, чтобы присутствовать при очередной ссоре родителей. Охваченная щемящим чувством одиночества, она пошла в свою комнату и достала заветный дневник. Но, увы, ей не удалось сколько-нибудь связно выразить обуревавшие ее мысли. Нет, только не сегодня, решила Пери. Слишком много вопросов, на которые она не может найти ответа. О вере и о Боге – том Боге, который допускает подобные злодеяния и в то же время ждет от людей покорности. Она смотрела на чистую страницу. Интересно, что Азур скажет Ширин, когда они встретятся? Как бы ей хотелось незаметно, как тот щегол, проникнуть в его кабинет, затаиться и послушать их разговор. Ей тоже было о чем спросить профессора. Наверное, Ширин не зря так настаивала, чтобы Пери записалась на семинар, посвященный Богу. Вряд ли ей открылись бы там какие-то новые истины о высшем существе, правящем этим миром, но то чувство мучительной неопределенности, которое не давало ей покоя, возможно, наконец обрело бы смысл.

Закрыв записную книжку, Пери сделала то, в чем никогда бы никому не призналась. Она стала молиться обо всех людях, погибших в башнях-близнецах. Она молилась об их семьях, о тех, кого они любили, и о тех, кто любил их. Прежде чем завершить молитву, она обратилась к Богу с просьбой помочь ей попасть на семинар профессора Азура, потому что ей просто необходимо узнать о Нем как можно больше и осмыслить наконец тот хаос, что царил в ее голове, да и вокруг тоже.

Оксфорд, 2001 год

В первую неделю осеннего триместра, утром – тихим, как гладь деревенского пруда, Пери готовилась к первому занятию семинара «Познание разума Бога/Бога разума». Несколько дней назад она обнаружила в своей ячейке для писем конверт, в котором оказалась записка не от кого иного, как от профессора Азура. Несколько неровных строк, явно написанных в спешке, гласили:

Все эти дни Пери, уже приступившая не только к учебе, но и к работе в книжном магазине, была так занята, что у нее не оставалось времени на переживания. И лишь теперь, уже подходя к лекционному залу с крепко прижатым к груди блокнотом, она с удивлением поняла, что не на шутку волнуется.

* * *

Входя в зал, Пери мысленно пересчитала студентов: пять парней, пять девушек. С изумлением она заметила Мону, которая тоже явно не ожидала такой встречи.

Глядя на лица других участников семинара, ловя их робкие улыбки и отмечая, как они рассаживаются на значительном расстоянии друг от друга, Пери с облегчением поняла, что волнуется здесь не только она. Одни задумчиво молчали, другие шепотом переговаривались или перечитывали программу семинара – скорее всего, уже в сотый раз. Какой-то молодой человек, опустив голову на скрещенные руки, похоже, задремал.

Пери выбрала стул у окна и принялась смотреть на старый раскидистый дуб, его увядающие листья отливали золотом и багрянцем. Ей хотелось в туалет, но она боялась опоздать к началу семинара и не выходила. Небо затянуло тучами, и хотя день был в разгаре, казалось, что сгущаются сумерки.

Ровно в два часа дверь распахнулась, и в зал стремительно вошел профессор Азур в темно-синем вельветовом пиджаке с кожаными заплатами на локтях. Его белоснежная рубашка была безукоризненно выглажена, однако галстук он повязал довольно небрежно, как будто считал это занятие скучным. Волосы его были в полном беспорядке, словно их разметал сильный ветер или он сам наспех взъерошил их пальцами. В руках Азур держал стопку бумаги, большую коробку карандашей и какой-то предмет, похожий на песочные часы.