Без поводыря - Андрей Дай

Итак, Бисмарк еще во время раздела завоеванных Шлезвига и Голштинии между странами-союзницами предполагал, что рано или поздно вопрос с доминированием среди немецких государств придется решать. Причем скорее всего – с помощью войны. Переговоры в Гаштейне по поводу раздела завоеванных союзниками датских провинций еще не были окончены, а министр-президент Пруссии Отто фон Бисмарк фон Шёнхаузен уже осведомлялся в Генеральном штабе – способна ли страна выставить столь же сильную армию, как и недавний союзник. Война была неизбежна, но для ее начала и для международного признания результатов понадобился соответствующий повод.

Бисмарк не зря много лет учился дипломатии у вице-канцлера Российской империи князя Горчакова в бытность свою посланником в Санкт-Петербурге. Он прекрасно понимал, что реакцию ведущих европейских государств гораздо выгоднее организовать, чем предсказать. А так как образования новой, объединенной Германии Англия с Францией особенно не опасались, а Россия так и вовсе его приветствовала, то и к будущей войне Лондон с Парижем были чуть ли не равнодушны. Наполеон Третий облизывался на Люксембург и Бельгию и за невмешательство готов был снисходительно отнестись к братоубийственной войне между двумя немецкими государствами. Тем более что никто во всей Европе и мысли допустить не мог, что огромная и славная боевым опытом Австрийская армия может проиграть каким-то пруссакам. Допускалось, что война будет затяжной, вроде Гражданской в Северной Америке, и продлится не один год. Потому и Англия сделала вид, будто бы ее это никоим образом не касается. Длинная война сожрет огромное количество финансов, и рано или поздно прусские банкиры неминуемо обратятся за кредитами к лондонским…

Первому министру Пруссии от грозных соседей нужно было только одно – гарантии невмешательства. И он их получил. Посланнику в Санкт-Петербурге графу Редерну даже пришлось подбирать слова для вежливого отказа на предложение Александра Второго о вступлении империи в войну на стороне Берлина. В России все еще не могли простить Вене действий во время Крымской войны, рассматривая их не иначе как предательство. Бисмарку с королем Вильгельмом участие России было бы политически невыгодно. Эта война должна была стать исключительно внутринемецким делом.

Теперь дело было за малым. Нужно было продемонстрировать мелким немецким государствам свое право быть лидером будущего объединения. Для этого «железный канцлер» обвинил Австрию в нарушении Гаштейнской конвенции и привел доказательства того, что австрийская оккупационная администрация не пресекает антипрусской агитации и не препятствует свободному выезду датских и немецких беженцев из Гольштейна.

Вопрос был поднят австрийским посланником на Союзном сейме, но Бисмарк заявил, что не будет даже слушать и что это должно быть решено исключительно между двумя странами. Тем не менее сейм под влиянием Австрии продолжил обсуждение темы. Тогда канцлер Пруссии демонстративно аннулировал статьи конвенции и предложил исключить Австрию из Германского союза.

К началу мая во всех германских землях уже прекрасно понимали, что войны не миновать, но игры дипломатов продолжались. Иногда, как это случилось с Баварией, для нейтралитета довольно было сущей мелочи. Например, приезда второго сына русского императора, великого князя Александра Александровича со свитой. Я уже упоминал о переговорах о женитьбе царевича на младшей дочери Максимилиана Баварского Софии-Шарлотте-Августе. И надо же было такому случиться, что очное свидание молодых было назначено как раз на начало июня 1866 года.

Людвиг Второй, король Баварии, был связан с Австрией договором и обязан был участвовать в войне на ее стороне. Но и отказать в приеме русскому принцу тоже не мог. Что неминуемо пришлось бы сделать, вступи войска страны во внутригерманскую свару. Так что, пока Александр с Софи катались по дубовым рощам и слушали тирольские песни, Австрия на баварскую помощь рассчитывать не могла. А великий князь, в силу своей обычной неторопливости и обстоятельности, совершенно не торопился с решением. София, впрочем, тоже. Ей этот огромный и невероятно физически сильный русский принц положительно нравился.

Четырнадцатого июня Бисмарк объявил Германский союз недействительным. Что немедленно вызвало ответную реакцию Австрии с государствами-сателлитами. Пруссию решили показательно наказать. Это дало канцлеру повод громогласно, посредством виднейших газет, обратиться ко всему немецкому народу с выражением надежды, что «ужас братоубийственной войны» все-таки не захлестнет всю нацию…

Он лукавил. Армии Ганновера, Гессена и Саксонии не представляли для Берлина сколько-нибудь значимой угрозы. Однако вступление этих небольших держав в войну на стороне противника давало повод для их последующей аннексии. И еще седьмого числа прусские войска принялись вытеснять австрийцев из Гольштейна. Несколькими днями ранее в канцелярию австрийского императора была подброшена схема предстоящего прусского вторжения. Самая настоящая, составленная генералом Мольтке.

Одиннадцатого июня посольство Австрии в Берлине было отозвано на родину. А через три дня – объявлено о мобилизации четырех воинских корпусов, что правительством Пруссии было воспринято как объявление войны. И тут начались чудеса, которым даже мой консультант, генерал-майор Иващенко, затруднился отыскать объяснение. Дело в том, что на следующий день уже отмобилизованные и готовые к боям прусские войска перешли границу, подавили слабое сопротивление разрозненных австрийских подразделений и вторглись в Богемию и Саксонию. А шестнадцатого вторая прусская армия приступила к планомерному захвату и оккупации земель Ганновера и Гессена. И только семнадцатого Австрия официально объявила войну Пруссии. Двадцатого в войну вступила жаждавшая вернуть Венецию Италия.

Днем спустя князь Горчаков передал посланникам ведущих европейских государств предложение императора России о прекращении братоубийственной войны и созыве международной конференции, на которой спор за доминирование между двумя немецкими странами мог бы быть решен мирным образом. Основной причиной такого предложения назывались опасения за территориальную целостность Австрийской империи, венгерская часть которой тут же изъявила желание отделиться. Кроме того, указывалось на существование в провинции Галиция и Буковина мест, населенных сплошь беглыми преступниками и бунтовщиками из Польши, которые могли причинить вред родственно близкому русским славянскому народу русинов. Подразумевалась еще забота о самом существовании Гессен-Дармштадта и Вюртемберга, с которыми российскую царскую семью связывали родственные отношения.

Оказалось, что всем, кроме Санкт-Петербурга, было плевать и на то, что немцы убивают друг друга, и на сепаратистские настроения венгров, и на судьбу бедных жителей Галиции. Англия ожидала, что возня в центре Европы отвлечет Россию от среднеазиатских завоеваний. Франция надеялась на некоторые территориальные приобретения, когда наступит пора мира. Пруссия считала себя обязанной продемонстрировать миру свои военные мускулы и удара в спину со стороны России не боялась.

Я понимаю, вы в недоумении – зачем я все это рассказываю? А за тем, что все в мире связано. Эти далекие от нас события, как оказалось, тем не менее имели к нам непосредственное отношение. Потому что, как только в Верном стало известно о начале Австро-Прусской войны, 39-й Томский пехотный полк с двумя батареями пушек и при поддержке семи сотен казаков из Одиннадцатого и Двенадцатого казачьих полков Сибирского войска под общим командованием великого князя Николая Александровича и генерал-майора Герасима Алексеевича Колпаковского перешли русско-китайскую границу в направлении Старой Кульджи. Русский посланник в Пекине полковник Александр Георгиевич Влангали, передавая сообщение о начале вторжения, выражал надежду, что гнездо инсургентов вскорости будет ликвидировано и в Синьцзяне настанет должный порядок и благолепие. Кроме того, он предлагал содействие России в поддержании и впредь спокойствия в северо-западной провинции Китая. Особенно если эти земли «по доброй воле окажутся переданными империи на правах аренды на 99 лет».