Скелеты - Максим Кабир

— Здоровенная гусеница. И на ней лица. По всей туше полсотни азиатских лиц. Я чуть с катушек не съехала.

Андрей моргнул обескураженно:

— От чего ты лечилась, Ковач?

— Я таблетки принимала, — созналась она наконец-то. — Какое-то время в Японии. Для расслабления, мне тогда мерещилось, что лица посетителей сливаются в единую массу. Вот такой массой была та гадость.

Ника описала свой марш-бросок к виадуку, отстегнувшийся замок, исчезновение шевы и пакостную говорящую дрянь на земле.

Вынула заветный замочек.

— Лиля и Саша? — Хитров благоговейно вертел находку. Подвигал дужкой.

— Лилин подарок.

— Это предметы, которые ее символизируют, — произнес Андрей, — это она же и есть, ее воплощение здесь.

— Предметы? — не поняла Ника.

— Выкручивайся, — развел руками Хитров.

Андрей тяжело вздохнул:

— Ночью кое-что случилось.

— А я где была?

— Ты спала. Не совсем спала…

Она выслушала его, не веря своим ушам. Во рту сделалось кисло. Да, Лиля вроде бы играет в их команде, но кто позволял ей брать без спросу тело Вероники Степановны Ковач? Спящей — разве это честно?

Волоски на предплечьях встали дыбом, и живот заболел.

— Когда ты собирался мне рассказать?

Пришла пора Андрею виновато потупиться.

— Нет, ребята, — сказал Хитров, — если мы вместе в этом дерьме, будьте добры, без секретов.

— Ну, прости, — Андрей обнял обиженную Нику.

— Козел, — она стукнула его кулачком в грудь.

— Обещаю, такое впредь не повторится.

С третьей попытки она ответила на поцелуй, но еще раз назвала его козлом, причем вонючим. Она злилась и на Андрея, и на мертвую Лилю.

— К блондинке своей пойдешь, врубился? Будет тебе стишки читать.

Андрей засмеялся, прижимая ее к себе.

— Кокэси у тебя? — спросила Ника.

— Отдал Толе. Все-таки мы вместе, а он…

— Да, я бы так и поступила.

Ника завернула замочек в носовой платок, осторожно, чтобы его не защелкнуть.

— Выходит, эти атрибуты напоминают шевам про Лилю, а они ее почему-то боятся?

— Из-за ее силы, — предположил Хитров.

— Хорошо, — сказала Ника, — у нас имеется союзница. И какое-никакое оружие.

— Я тебе сейчас кишки вспорю! — рыкнули на том берегу площади.

Перерыв заканчивался. Курильщики возвращались в ДК.

— Мы друг друга стоим, — примирительно шепнула Ника и ущипнула Андрея. Их слившиеся губы разъял женский голос. Мама Андрея выглядывала в вестибюль.

— Там Мельченко начинает уже.

— Здравствуйте, — пробормотала Ника.

— Здравствуй, Вероника, — улыбнулась мама.

— Добрый день, тетя Рая.

— Здравствуй, Толя.

Андрей прыснул от смеха. Поцеловал Нику нежно и пошел на сцену. Хитров удалился к пульту.

— Праздник поэзии продолжается! «Бывает час: тоска щемящая сжимает сердце… мозг — в жару… Скорбит душа… рука дрожащая невольно тянется к перу…» В этих строках Роберт Рождественский дает нам универсальный рецепт спасения от депрессии. Поэзия, ты лира среди лир…

— Эй, — окликнула Нику приятная шатенка в сером платье. Кивнула на освободившееся рядом с собой кресло.

Ника продралась к ней.

— Спасибо.

— Ты же Вероника Ковач?

— Так точно.

— А я Лариса.

— Толина жена?

— И мать его детей, — заулыбалась Лариса.

— Прежде чем я оглашу имена тех, кто переходит во второй тур, — говорил Мельченко, — слово предоставляется нашим судьям. Надеюсь, они прочтут свои стихи и дадут новичкам советы. Феликс Исаакович, наш мэтр!

Толстяк, сопя, поплелся к микрофону.

— Совет у меня один, — пробасил он, — устраивайте сперва шведский стол, а уж после — выступление. Поставьте с ног на голову привычные схемы.

Публика засмеялась, захлопала. Мэтр раскрыл свой сборник и стал декламировать ироничные, округлые, как он сам, стихи.

— Ты для меня, будто героиня сериала, — прошептала Лариса, — в том смысле, что Толя про тебя рассказывал много. И про Андрея. Я вроде как знаю вас, хотя мы и не знакомы.

— Уже знакомы. Страшно представить, что он рассказывал.

— Это не сериал даже, а подростковый роман. Приключенческий. Можно вопрос задать?

— Естественно.

— Это действительно происходит?

Лариса подразумевала призраков, конечно. Мертвых актрис. Змей. Ее заговорившую малышку.

— Да, но…

Она намеревалась сказать: «Да, но мы это остановим».

«Как? — осеклась она. — Кем я себя вообразила? Охотником за привидениями, съезжающим по шесту под мелодию из заставки? Я стриптизерша на пенсии, мля. Я только с шестом управляюсь».

— Но все будет хорошо, — неубедительно закончила она.

У микрофона художественный руководитель читала стихи, посвященные жертвам ГУЛАГа. Их публика приняла хорошо, а вот на посвящении Алексею Навальному зал отвлекался.

«Два часа назад я видела чудище, — изумилась Ника. — А теперь сижу и слушаю поэзию».

Выход Ермакова вернул внимание аудитории. И Ника переключилась.

Андрей благодарил за аплодисменты и теплый прием.

«Самодовольный сыч», — ласково подумала девушка.

— Дамы и господа, товарищи, земляки. Месяц назад я и представить себе не мог, что буду стоять перед вами, еще и стихи читать, а я их прочту. Банально прозвучит, но Варшавцево — город особенный. Это на первый взгляд здесь ничего не происходит. Происходит, уверяю вас. Со мной за пять дней столько всего стряслось… Я не удивлюсь, если снова начну писать стихи…

— Начните, — крикнули из зала. Публика согласно загудела.

— Я тут разглагольствую бессвязно, — продолжил Андрей, — перед мамой своей… привет, мамочка. Перед другом — вон он сидит, ржет за пультом. Перед моей первой любовью… — он нашел глазами Нику.

Слушатели поворачивали головы, перешептывались. Школьница-блондинка смерила его ледяным взглядом и наморщила носик.

— Перед учителями… и каждый из вас меня создал. Придумал, как стишок. Корявый, ну какой вышел. Я вам, раз уж случай представился, совет дам. Вы старайтесь запоминать людей. Это, наверное, путь к хорошим стихам. Память. И важность каждого, кто мимо вас прошел. Оно потом в стихах отразится.