Флэшмен и краснокожие - Джордж Макдональд Фрейзер

Вот так я познакомился с индейской «палаткой для потения»[147] – одним из самых отвратительных опытов в моей жизни. Однако час спустя, сам не знаю почему, я вдруг почувствовал себя удивительно посвежевшим. Но больше всего меня поразило то, что они приняли меня в свое сообщество как нечто само собой разумеющееся – я почувствовал себя членом элитного «Апач-клаба», причем во всех прочих отношениях клуб этот был таким же цивильным, как «Уайтс», не такой нудный, как «Реформ», и с кухней получше, чем в «Атенеуме».

Знакомство с культурой апачей продолжилось на следующий день, когда вместе с остальной публикой я присутствовал на великой похоронной церемонии, провожавшей в последний путь безвременно ушедшего Васко и жертв бойни Галлантина – тела последних доставили из долины. Дельце было довольно неприятное, поскольку пара-тройка из тех, что волокли сейчас на носилках, улеглись на них по моей вине. Каждому покойнику размалевали лицо, а скальп приладили на место – интересно, кто же их все примеривал? – а оружие несли впереди. Тела погребли под нагромождением скал вблизи большого холма, который у них назывался Бен-Мур. Последнее меня, признаюсь честно, ошарашило, поскольку на гэльском наречии большой холм называется «Бен Моор». Может, это были какие-нибудь шотландские апачи? Но знаете, я бы сильно не удивился – эти жулики в пледах где только ни таскаются. После похорон индейцы разожгли очистительные костры и отметили место крестом – да-да, представьте! Полагаю, они переняли это у даго.

Касательно скальпов я обнаружил, что мимбреньо не питают особого пристрастия к вырезанию тонзур на макушках своих противников, но несколько штук, снятых с убитых бандитов Галлантина, все-таки привезли с собой. Женщины обработали их и растянули на небольших рамках – видимо, пригодятся для украшения гостиных. Один скальп был с бледной кожей и рыжими волосами – я предположил, что это Грэттена.

С моим приводом к алтарю тоже не мешкали. Сразу после похорон Раззява велел мне подвести мустанга к викупу Сонсе-аррей и оставить его там. Я проделал эту операцию под пристальными взорами всей деревни, но мадам не повела и ухом.

– Что дальше? – спрашиваю я.

Раззява поясняет, что когда женщина накормит, напоит коня и вернет его владельцу, предложение будет считаться принятым. Немедленно она этого сделать не может, так как подобное рвение нанесет урон девичьей чести – нужно подождать день или два. Если же затянется дня на четыре, то ваша избранница – настоящая маленькая стерва.

А что, если чертовка заставит ждать до вечера четвертого дня? Да я к тому времени на нет изойду от страха – а вдруг она переменила свое решение? – в таком случае один Бог знает, что станется со мной дальше. Но еще до заката поднялись суета и гомон – Сонсе-аррей шла мимо викупов с моим арабом в поводу, гордая и величавая, как королева, а толпа из скво, ребятни и даже нескольких мужчин следовала за ней по пятам. Невеста была при полном параде – в расшитом бисером платье и кружевном шарфе, но теперь на ней еще были белые леггины с маленькими серебряными колокольчиками по швам – они указывали на то, что девушка достигла брачного возраста. Со снисходительной улыбкой она вручила мне повод араба, все закричали и затопали, и в первый раз мне довелось наблюдать лица улыбающихся апачей. Зрелище не для слабонервных.

Дальше стало еще веселее, так как Мангас выставил обильное угощение из кукурузного пива, самогона из сосновой коры и жуткого кактусового пойла, называемого «мескаль». Эти парни понятия не имели о смешивании напитков и нализались вдрызг, я же был предельно осторожен. Мангас поглощал тизвин в каких-то невообразимых количествах. Когда все остальные либо развалились пластом на земле, либо, отчаянно икая, рассказывали друг дружке пошлые апачские анекдоты, вождь кивнул мне головой, прихватил бутыль и затопал, слегка покачиваясь и громогласно рыгая, к разрушенному форту.

«Ага, – думаю, – пришло время небольшого отеческого наставления с прозрачным намеком на то, что новобрачной в период медового месяца нужно иногда и поспать». Но ничего подобного. Далее произошел один из самых необычных разговоров в моей жизни, и я привожу его здесь, поскольку именно с него началось мое знакомство с тем причудливым коктейлем из логики и безумия, который называют типично индейским образом мысли. Факт, что оба мы хорошо наклюкались, только добавлял разговору живости, и если у него и наличествовали некоторые дикие представления, то нельзя в то же время отрицать, что он был чертовски смышленым парнем, этот вождь Красные Рукава. По вине пьяного косноязычия и гортанного испанского вникать в его речь было нелегко, но я привожу здесь все, как запомнил. Как сейчас вижу уродливую тушу, завернутую в одеяло по случаю ночной прохлады. Он покачивается в свете луны, как зашатавшийся сфинкс, и, сжимая в руке бутылку, трубит своим basso profundo[148].

Мангас: Мексиканос построили этот форт в годы, когда у них еще были вожди за большой водой. Американос строят множество таких… А правда, что даже Санта-Фе покажется викупом по сравнению с городами пинда-ликойе в землях, где восходит солнце?

Флэши: Так и есть. В моей стране есть города такие большие, что человеку не под силу обойти его пешком за весь день от восхода до заката. Вам бы посмотреть на собор Святого Павла.

Мангас: Ты врешь, конечно. Молодые люди всегда хвастают, к тому же ты пьян. Но народ пинда-ликойе очень многочисленный. Мне говорили, что белых людей столько, сколько деревьев в лесу Хила.

Флэши: О, это точно. Их очень много.

Мангас: Быть может, десять тысяч?

Флэши (неуверенный, что апачи могут сосчитать до десяти тысяч, но не расположенный спорить): Э-э… ну да, около того.

Мангас: Хух! А теперь, когда американос побили мексиканос в войне, множество этих белоглазых стало проходить через нашу страну, направляясь к месту, где ищут пеш-клитсо[149] – оро-ай. Их конные солдаты говорят, что вся эта земля принадлежит теперь американос, потому как они забрали ее у мексиканос. Но мексиканос никогда не владели ею – как же тогда они могли потерять ее?

Флэши: Да? Ну… вообще-то политика, знаете, не моя стезя. Но мексиканос заявляли, что владеют этой страной, и американос, видимо…

Мангас (фортиссимо): Никогда она не была мексиканской! Мы позволяли им копать кла-клитсо[150]здесь, в Санта-Рите, пока они не напали на нас исподтишка, и тогда мы убили их всех. О, это была славная резня! А еще мы разрешаем им жить в долине Дель-Норте, где грабим и жжем их в свое удовольствие! Слабые, жирные, тупые мексиканские свиньи! Какое право имеют они на нас или нашу землю? Никакого! А теперь американос обращаются с этой землей, как с собственной – потому что выиграли маленькую войну против Мексики! Хух! Они говорят – вождь их конных солдат сказал мне, – что мы обязаны подчиняться им и покоряться их закону!