Мечи Дня и Ночи - Дэвид Геммел

— Некогда отдыхать, — сказала, подбежав к ним, Аска-ри. — Всадники уже показались. Надо уйти повыше, в лес.

— Ты спасла меня, — сказал Скилганнон Чарис, убрав в ножны мечи. — Я бы там умер.

Он последовал за Аскари. Харад, держа Чарис за руку, шел следом. Двадцать кавалеристов были еще довольно далеко. Харад посмотрел вверх — до леса оставалось около полумили. Аскари и Скилганнон перешли на бег, Харад и Чарис сделали то же самое. Скилганнон, споткнувшись, упал на колени. Харад поднял его, взвалил себе на плечи и побежал дальше. Аскари с Чарис далеко опередили его, но он изо всех сил старался нагнать их. Крутой склон осыпался, и Харад при всей своей недюжинной силе начал сдавать. Хрипло дыша, слыша позади стук копыт, он взбирался все выше. Мимо пропела стрела, и чья-то лошадь заржала от боли.

Еще немного, и его обступили деревья. Аскари снова послала в кавалеристов стрелу и ранила бородатого солдата в плечо. Остальные развернули коней и поскакали обратно, вниз.

Харад уложил Скилганнона на землю. Тот опять лишился сознания, но дышал ровно.

— Он сейчас просто спит, — сказала Чарис, снова проверив его пульс. — Когда я его разбудила, он едва стоял на ногах. Не знаю, откуда у него взялись силы убить чудовище.

— Как тебе удалось разбудить его? — спросил Харад.

— Мечи. Помнишь, Гамаль перед смертью сказал «Скилганнон» и «мечи». Когда ты убежал драться с джиками, я достала один меч и вложила ему в руку. Он дернулся и закричал. Я помогла ему встать, и тут мы увидели, что на нас бежит зверь. Он вынул другой меч, золотой, и вышел зверю навстречу. Я уж думала, он не жилец. Удивительный человек.

— Я убил двух таких, а удивительный он? — добродушно проворчал Харад.

— Уж ты не ревнуешь ли? — Да!

— Это хорошо.

Аскари вызвалась покараулить. Чарис прилегла, Харад задремал рядом с ней. Через час Скилганнон проснулся и сел, разбудив Харада.

— Ну, как ты?

— Окреп немного. Спасибо тебе, Харад. Один бы я сюда не добрался.

— На здоровье. Что дальше-то будем делать?

— Бери свою девушку и уходи куда-нибудь, где безопасно. А мне надо пророчество исполнять.

На эту вылазку Алагир отправился с большой охотой. Войско Агриаса выросло до двенадцати тысяч, и больше трети его составляли джиамады. Все это скопище стояло лагерем в горах, близ разрушенного города, бывшего когда-то столицей сатулов. Каждый день туда прибывали свежие силы и нескончаемой вереницей тянулись обозы. Алагир находил лагерь слишком шумным и дурнопахнущим. Для отправления нужд по краям выкопали канавы, но джиамады присаживались, где им вздумается, разводя невыносимую вонь.

Капитан вел свою полусотню через горный хребет, на юг. Это был не обычный дозор, когда они вылавливали беглых или следили, не приближается ли враг. Агриас сказал, что Вечная ввела свои войска на землю Ландиса Кана и что вражеская кавалерия, судя по донесениям, уже движется через горные перевалы. Поэтому отряд выехал в полном боевом облачении: тяжелые кольчужные рубахи с наголовниками, панцири, шлемы с конскими плюмажами и бронзовыми носовыми стрелками. Каждый имел при себе лук с загнутыми концами, пятьдесят стрел, тяжелую кавалерийскую саблю и короткий меч, пристегнутый за левым плечом. Агриас сказал, что близится час решающего сражения. При этом он как будто не сомневался в благоприятном исходе, но Алагиру не понравились его глаза. В них был страх. Вождь ожидал, что его поддержит мощное повстанческое движение, но этого не случилось. Сам Ала-гир не слишком бы волновался о том, кто именно победит, если бы это не затрагивало его родину.

Последние из дренаев... Для молодого воина это были не просто слова. Потомки дренаев правили землями вокруг города Сигуса вот уже триста лет. Свои границы они держали закрытыми. Официально они подчинялись Вечной, платили ей дань и соблюдали ее законы, но жить продолжали по-старому. Такие понятия, как честь, благородство, доблесть и любовь к отчизне, внушались смолоду. Это сопровождалось уроками дренайской истории, и молодежь назубок знала имена тех, по чьим стопам ей предлагалось идти. Карнак Одноглазый, отстоявший Дрос-Пурдол против во много раз превосходившего врага. Эгель, первый Бронзовый Князь, строитель неприступных крепостей. Адаран, выигравший Войну Близнецов. Баналион, Белый Волк — он спас свое войско от разгрома на последней вентрийской войне и помог восстановить пошатнувшуюся империю. Были в этой истории и злодеи — не только иноземцы, покушавшиеся захватить Дренан, но и свои. Был наемный убийца Нездешний, который продался врагу и убил дренайского короля. Был вор Ласкарин, укравший легендарные Бронзовые Доспехи. О них рассказывали, дабы искоренить гордыню, могущую взойти вместо гордости в сердце дренайского юноши.

Предания о славных героях навсегда поселились в памяти Ала-гира, но мало что трогало его так, как история Друсса-Легенды.

Ночные тучи разошлись, день был ясен и свеж.

Проведя в дозоре несколько часов, Алагир повернул к биваку, которым они пользовались и раньше. Люди спешились, привязали коней, разожгли костры и принялись готовить обед. Алагир слез с седла с большим облегчением. Его любимый конь Напалас перед самым выездом потерял подкову, и адъютант Багалан одолжил ему другого. Этот новый всего пугался, даже раздувшегося от ветра плаща, вставал на дыбы и норовил понести. При каждом таком припадке Алагир поглядывал на юного Багалана, а тот с трудом сдерживал ухмылку.

— Чтобы я еще раз взял у тебя лошадь... — сказал капитан, когда они оба сошли с коней.

— Зато он резвый, — все еще борясь с бурным весельем, заверил юноша. — Просто беспокойный немного. — Мальчишка, как всем было известно, любил подшутить над другими, и Алагир винил одного себя за то, что ему доверился. — Притом вы всегда говорили, что можете ездить на всякой скотине, способной ходить под седлом.

Алагир отстегнул и снял шлем, стряхнул пыль с белого плюмажа. Откинул кольчужный наголовник, освободился от портупеи и растянулся на траве.

— Устали, дядя? — посочувствовал Багалан, садясь рядом.

— Не называй меня дядей.

— Отчего вы всегда так ершитесь после проведенной с девками ночи?

— Вовсе я не ершусь. А девки были что надо.

— У той, с которой вы ушли, была козья морда. Алагир вздохнул и сел.

— Я был пьян и не помню, как она выглядела. Да мне и дела нет, как. Сестра уверяла меня, что из тебя выйдет замечательный ординарец. Свое чувство юмора ты, наверно, унаследовал от нее. Ступай и принеси мне похлебки.

Юноша с ухмылкой зашагал к одному из костров. Он, конечно, был прав. Алагир сегодня не в духе, а шлюхи в лагере одна страшнее другой. Вот только одно с другим никак не связано.

Подошел сержант, прослуживший двадцать лет ветеран по имени Гильден.

— Хотите побыть в одиночестве? — спросил он. На его худощавом лице виднелись два белых шрама — они тянулись от правой скулы и пропадали в бороде. Вечное напоминание о стычке с беглыми джиамадами три года назад. Такие же рубцы остались у Гильдена на груди, руках и ногах. На спине ни одного — не такой он человек, чтобы показывать врагу спину.