Воин пяти Поднебесных: Пророчество - Уэсли Чу
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дочь Чуна взглянула на Тайши и уперлась руками в бока.
— Это ты натворила?
— Да, — сказала Тайши и повернулась к картографу. — Где я могу нанять проводника, способного прочесть твою дурацкую карту?
— Пустынная фактория находится на южном краю города, у подножия утеса. Если боишься заблудиться, купи карту. — Он протянул руку. — А теперь плати за заказ. Восемь монет.
— Заплачу, когда вернусь.
— Что? — воскликнула девушка, подбегая к столу. — Ты за восемь монет рисуешь движущуюся карту для этой тетки, которая сломала нам дверь? Ты рехнулся? Твое время стоит дороже! Почему бы вообще не подарить ей всю лавку?
Тайши она понравилась.
— Закрой рот, Цофи, — резко ответил Чун. — Помни свое место.
Он взглянул на Тайши и произнес твердо, словно пытаясь оправдаться за недавнюю робость:
— Сначала деньги. И приходи через четыре часа.
— Срочная работа? — взвизгнула Цофи.
Тайши неохотно бросила на стол восемь серебряных монет.
— До скорой встречи. Надеюсь, карта будет готова.
Она повернулась к двери и обнаружила, что путь ей преграждает не в меру самоуверенная дочь Чуна.
— Ты облапошила моего старого полоумного отца, но, пока я здесь, тебе это с рук не сойдет. Ты заплатишь по справедливости. И за дверь тоже.
Тайши некогда было спорить. Она коснулась рукояти меча.
— Уйди, девочка.
Цофи не устрашила ее угроза. Она по-прежнему стояла, уперев руки в бока.
— Ву Чун — один из величайших картографов в Просвещенных государствах. Он десять лет учился в университете Суньшэн, а потом двадцать лет пренебрегал женой и дочерью, пока не обзавелся этой паршивой лавкой. Теперь мамы нет, а он совсем спятил, и, кроме лавки, у нас ничего нет. Она достанется мне. И я никому не позволю себя надуть.
Тайши хотела ответить резкостью, но эта маленькая крикунья была слишком очаровательна. Тайши улыбнулась и достала три медных ляня.
— Новую дверь я вам не куплю, но этого хватит, чтобы поменять петли.
Девушка сжала деньги в кулаке, однако не отступила.
— Еще три серебряные монеты за работу. За движущиеся карты мы обычно берем пятнадцать. Она так и так достанется тебе по дешевке.
— Прости, детка, — Тайши покачала головой. — Уговор есть уговор.
— Ты принудила отца силой! — возразила Цофи. — Держу пари, ты наставила на него свою острую штуковину, и он тут же сник, как нежная фиалка.
— Эй! — запротестовала нежная фиалка.
Женщины, не обращая внимания на хозяина магазина, продолжали мерить друг дружку взглядом.
— Купля и продажа должны быть честными, — сказала Цофи. — Гони еще три монеты — или уйдешь без карты.
Цофи напоминала Тайши одну маленькую нахальную воительницу — в те годы, когда она, бесстрашная и наивная, впервые вознамерилась оставить в мире память о себе. Мир скоро выбьет из девчонки наивность — если, конечно, Цофи удастся протянуть до тех пор. Дочка картографа все больше нравилась Тайши, однако терпение у нее постепенно истощалось. Тайши помахала рукой, и поток воздуха ударил Цофи в бок. Та вскрикнула и споткнулась, чуть не упав на поганое ведерко.
— Я вернусь через четыре часа, картограф, — бросила Тайши, не удосуживаясь оглянуться. — Карта должна быть готова.
— Скажи, что тебе нужно миновать шахтерский поселок в Манки. Потом вам с проводником придется день или два идти пешком.
Уходя, Тайши одобрительно кивнула Цофи. По ее мнению, в этом суровом мире явно недоставало сильных независимых женщин. Она уже собиралась бросить на стол серебряную монету в знак одобрения, но в животе у нее заурчало, и Тайши вспомнила, сколько еды можно купить на серебряный лян.
Тайши покинула магазин Ву Чуна, не расставшись больше ни с одной монетой.
Сали шла вместе со стражами Совета, минуя проулки один за другим. Она заметила, что они не выходили на главные улицы — только раз, когда понадобилось перейти на другую сторону. Кто бы ни отдал приказ найти ее и доставить, он очень хотел, чтобы присутствие Сали осталось незамеченным.
Место, куда ее вели, находилось в противоположном конце квартала — добирались они туда почти час. Как ни странно, катуанские улицы казались гораздо более людными, чем чжунские. Они миновали грязные дворы, набитые нищими. На земле повсюду горели маленькие костры, как будто здешние обитатели просто внутренне сломались и забыли о своих традициях. Сали скрипнула зубами при виде этого святотатства. Она старалась смотреть прямо перед собой, но по мере того, как они заходили все дальше в глубь квартала, сдерживаться становилось труднее. Сали ощущала гнев — и искреннюю скорбь.
Наконец они повернули на чуть менее тесную улицу, на которой было капельку чище, чем в окрестностях, и шли по ней, пока не достигли обветшавшего особняка. В этом большом доме раньше явно жил какой-то вельможа, но, очевидно, особняк уже не один десяток лет стоял заброшенным.
— Как стражи Совета у ворот узнали меня? — спросила Сали, когда они вошли во двор.
Оленеглазый недоверчиво взглянул на нее:
— Ты — Сальминдэ, Бросок Гадюки. Я вырос, слушая истории о твоих подвигах. Когда мы с друзьями в детстве играли в набеги, мне доставалась твоя роль.
Сали вздохнула:
— Ну ладно…
Слуга встретил их во дворе и проводил в сад за домом. Извилистая дорожка вела к идеально круглому пруду. В середине пруда находился остров с бамбуковым павильоном. У моста, соединявшего остров с берегом, стояли двое стражников. Оленеглазый подошел к ним и что-то сказал. Сали заметила у стражей — мужчины и женщины — зеленую нашивку на плече.
Оленеглазый вернулся.
— Начальник стражи сообщит о твоем прибытии Совету Незры. Это не займет много времени. Я…
— Делай что нужно, я не возражаю.
Мальчик явно нервничал. Почему-то от его тревоги Сали самой стало не по себе. Быть может, это засада? Но с какой стати Совету Незры на нее покушаться? Сали посмотрела направо и налево: пятеро стражей в пределах видимости. Совету стоило бы собрать больше людей, если они хотели ее убить.
Оленеглазый стремительно развернулся к ней. Так быстро, что Сали почти вздрогнула. Будь у него в руках нечто, напоминающее оружие, он уже был бы мертв.
— Тысяча извинений, Бросок Гадюки Сальминдэ, — неуклюже выговорил юноша. — Я только хочу спросить. Раз вы вернулись, значит, вы восстановите секту?
— Я…
— Если да, умоляю, позвольте мне быть первым, кто назовет вас мастером. Меня зовут Хампа. Я просил позволения вступить в секту накануне падения Незры. Я всегда мечтал стать Броском Гадюки…