Каждому своё 4 - Сергей Тармашев

– Но она же может умереть! – ужаснулась Светлана. – Что же делать?

– Это ее проблемы, пусть сама и решает, – Ингеборга сверилась с хронометром. – Наше дело – вылечить, и мы ее вылечим. Объясним ситуацию, а там пусть думает. Если захочет – сообщим администрации, что списываем ее с поверхности. Не захочет – ее личное дело. Не хочу вершить чужие судьбы, в итоге всегда остаешься виноватой.

– Согласна! – немедленно поддержала ее Светлана. – Инга, отдых реально пошел тебе на пользу! Ты должна чаще отдыхать, иначе у тебя совсем мозг отказывает! Я поговорю с Варягом и попрошу, чтобы он проследил!

– Он что-нибудь сказал, когда уходил? – Ингеборга продолжала принимать нелюбимую пищу. Другой нет, так что не до изысков.

Она бы с удовольствием согласилась есть эту гадость всю жизнь, лишь бы Варягу не пришлось умирать из-за продуктов, но это лишь мечты. Они ни на что не влияют. Большой чужой мир желает выжить, и ради этого обрекает на смерть ее маленький мир. Ничего нового. Варяг умеет выживать на поверхности. Она умеет лечить. Несколько десятков других специалистов умеют обеспечивать выживание здесь, под землей. Остальные считают, что это автоматически делает их обязанными работать на всех. И активно требуют исполнения этих обязанностей, да покачественнее и побыстрее! Откажись она лечить толпу, чернявая людская масса разорвала бы ее на кусочки с большим удовольствием. Почему? Потому что чем бесполезнее желудок на ножках, тем более значимым он считает себя, и тем тупее и примитивнее выглядят в его глазах недоумки, которым не хватило мозгов зарабатывать на жизнь не руками. Пожалуй, режим Брилёва для них очень подходит. Они идеальны друг другу.

Бесполезная толпа не умеет ничего, только хотеть. Но все хорошо к месту. Их хотелки нужны были раньше, до войны, когда надо было получать полезное образование и уникальный опыт. Но никто не верил в войну, все занимались нахлебническими профессиями. Теперь они понимают, что всю эту сетевую и бюрократическую грязь и профессиями-то назвать нельзя, да только уже поздно. Сколько бы желания у них ни было, есть вещи, которые одними желаниями не изменишь. Хороших врачей здесь нет и не будет. Их некому обучать. У нее нет на это времени, ей или учить, или лечить – выбор очевиден. И кто бы еще учил ее саму! Несколько медсестер она как-нибудь подготовит за пару лет, вот и все. Дальше лечить всех будет некому, потому что Порфирьев к тому времени умрет, а ей находиться одной в чужом мире обрыдло до смерти. В прямом смысле. Она устала от чужаков и их большого злобного мира. Ингеборга перевела на Светлану вопросительный взгляд.

– Он ничего не сказал! – ответила Яковлева и поспешно объяснила: – Велел тебя не беспокоить и спросил, есть ли у нас препараты, которые облегчают восстановление после интоксикации. Я отдала ему реанимационные блоки, которые ты перезаряжала, но их было мало, а как смешивать препарат, я не знаю… Пыталась найти что-нибудь в файлах медотсека, но не нашла!

– Этих препаратов не существовало до войны, я смешиваю их сама. Очень надеюсь, что приношу пользы больше, чем вреда. Не переживай, ты все правильно сделала, – успокоила подругу блондинка. – Я планировала закончить все приготовления вчера… но как вышло так вышло. Хорошо, что он забрал то, что уже было готово. Спасибо.

– Я старалась! – немедленно заявила Яковлева. – Обязательно стану незаменимой! Пока ты занята, тренируюсь на этих бесполезных тетках со второго уровня! У меня уже получается! Он еще у меня пожалеет! Инга, научи меня проводить операции, я должна уметь делать это, как ты!

– Тогда тебе необходимо три года учить теорию по двенадцать часов в сутки, как я, – сдержанно улыбнулась блондинка. – Вот только учебников у нас нет, а у меня нет времени их составлять. Доступ к файлам медотсека у тебя есть, изучай то, что имеется.

– Блин, я не понимаю половины того, что там написано! – с досадой всплеснула руками Светлана, едва не выронив вилку. – На третьем курсе такие дебри мы не проходили! Пытаюсь спрашивать у тебя, но ты тоже очень часто как ответишь-ответишь, что реально непонятно, с кем ты в этот момент разговариваешь! Ты не могла бы отвечать понятнее?!

– «Понятнее» означает «разжевывать элементарные вещи», – покачала головой блондинка. – То есть очень сильно все затягивать. Во время операции это исключено. А между ними ты сама видишь, сколько у меня времени. Что успеваю – объясняю. Старайся улавливать суть, записывай, что вообще непонятно, по возможности постараюсь объяснить. Сейчас закончим с ужином и пойдем заниматься пациентами. Я буду проговаривать свои действия вслух, ты повторяешь про себя, а потом сдаешь мне зачет. То, что освоишь без ошибок, попробуешь на практике под моим надзором. Пока в совершенстве не отточишь все стандартные процедуры биорегенератора, заложенные в ИИ приказом Минздрава, будешь повторять все снова и снова. Сейчас тебя можно допускать к сложным операциям только в одном случае!

– В каком? – Яковлева обратилась в слух.

– Если Брилёв прикажет нам искусственно сократить население Центра.

– Не смешно! – Светлана обиженно надулась. – Общение с Варягом на тебя плохо влияет! Ты становишься такой, как он!

– Я всегда была такой, как он, – блондинка подарила подруге ироничную улыбку. – Мы одинаковые, разве не видишь? – Ингеборга продемонстрировала Яковлевой светло-соломенную косу. – Жаль, что я поняла это слишком поздно.

– Что? – не поняла Светлана. – Ты о чем? Про натуральных блондинов, что ли?

– Не забивай себе голову. – Ингеборга вернулась к грибному салату. – Тебе это не столь важно. Сосредоточься на медицине, ты должна стать вторым врачом. Может, даже первым, мало ли что.

– Тебе точно нужно чаще отдыхать, – убежденно повторила Яковлева, бросая на Ингеборгу встревоженный взгляд. – Беспокоюсь за тебя, ты меня пугаешь!

– Больше можешь не беспокоиться, – совершенно спокойно произнесла блондинка. – Теперь со мной все хорошо. – Она сделала несколько глотков из бокала с водой и вышла из-за стола: – Пора за работу.

* * *

Следующие трое суток Ингеборга провела за лечением скопившихся в стационаре пациентов. Кристина оказалась права, две трети доставленных Службой Безопасности со второго уровня больных в действительности не находились ни в критическом, ни хотя бы в тяжелом состоянии, и внешний стационар быстро опустел. Обманщиков вроде бы как-то наказали, но вникать в эти мелочи не было ни времени, ни желания. Внешний стационар демонтировали, очередь из дожидающихся приема пациентов вернулась, и работы как всегда было больше, чем времени на нее. Поэтому Ингеборга заранее внесла в свой график окна, предназначавшиеся для сна и собственного лечения, включая коллариум. Россыпь пятен на коже, оставшихся от шрамов, наконец-то начала пропадать, с проплешинами на голове дела обстояли не так радужно, но восстановленные волосяные луковицы дали первые волоски, и повод для оптимизма был.

Потом из Росрезерва вернулась экспедиция, и она одновременно радовалась и изо всех сил запрещала себе рыдать. Все выжили, никто не погиб – это уже само по себе веское основание для радости. Состояние Порфирьева ухудшилось, и она обреченно смотрела в глаза правде: капитана ей не спасти. Он еще силен и бодр, невозмутимо переносит приступы боли, возникающие все чаще, и никто из непосвященных даже не подозревает, что жить ему осталось не более двух десятков месяцев. Обратный отсчет запущен, все, что она может сделать, это хоть как-то его замедлить. Но даже эти ее попытки не дадут максимального эффекта, потому что Порфирьев все равно продолжит выходить на поверхность, сводя к минимуму и ее и без того не самые могучие усилия.