Дежавю, или Час перед рассветом - Татьяна Корсакова

— Как?!

— Вселился в тело своего сына самой темной ночью, на время перехватил контроль. Ты можешь представить, каково это — узнать, что ты своими собственными руками убил самого любимого человека? Это страшно, Александра! Это может свести с ума.

— Он сошел с ума той ночью?

— Нет. Я думаю, нет. Но что-то все равно в нем изменилось. Пусть не Чудо, а самая темная ночь завладела его душой и сердцем.

— Чудо попытался еще раз? — Ей не хотелось слышать ответ, но она должна знать правду. — Попытался захватить его тело?

— Нет. Твой прадед, он был особенным, очень сильным, и с каждым годом становился все сильнее. С таким сложно совладать даже Чуду, а попыток у него оставалось не так уж и много. Ему нужен был кто-то одной с ним крови, но не такой сильный, как Лешак, тот, кого можно было подчинить своей воле. Ты понимаешь меня, Александра?

— У Лешака был ребенок?

— Дочь Анна. Летом пятьдесят седьмого в самую темную ночь она повесилась на дереве, у которого сожгли Чудо.

— Это он ее убил?

— Да, ему хотелось жить не раз в тринадцать лет бесплотным духом, а жить вечно в крепком, здоровом теле из плоти и крови.

— В теле Лешака, моего прадеда?

— Да. Особая кровь, особые способности, особая метка. У тебя она тоже есть, вот тут. — Отец коснулся Ксанкиной шеи. — Вы одной с ним крови, вы могли бы стать сосудом для его души, но твой прадед оказался ему не по зубам, а вот Анна… Она была несчастной слабоумной девочкой, ее манила гарь, как манит огонь неразумного мотылька.

— У нее тоже был этот особый знак? — Ксанка дотронулась до своей шеи.

— У нее не было, но она все равно могла слышать его зов и не могла ему противиться. Он заставил ее убить себя, тем самым наказывая за неповиновение ее отца.

— А мою маму? Мою маму он тоже заставил?

— Нет, это было ее собственное решение.

— Зачем? Зачем ей было убивать себя? Ведь у нее была я!

— Она тоже слышала его зов, ее тоже манила гарь, и у нее был знак.

— Он попытался вселиться в мою маму той ночью? — догадка обожгла огнем.

— Да. — Отец кивнул. — Она предпочла умереть, чтобы не стать безмозглой куклой. Она была очень сильной и очень решительной.

— А я? — Ксанка уже знала ответ, видела его на дне синих глаз Лешака, своего прадеда.

— Ты должна была стать следующей, Александра. Ты — последняя из рода. Этой ночью он заманил тебя на гарь, но что-то пошло не так. Я думаю, дело в этих парнях, твоих друзьях. Они ему помешали.

— Они тоже были на гари?!

— Да, считай, тебе повезло. Ребята спасли твою жизнь.

— А сами?

— С ними все в порядке, не надо волноваться.

Все в порядке! Только сейчас Ксанка смогла вдохнуть полной грудью, только сейчас разжались тиски, сжимавшие ее горло. Дэн жив, а это значит, что все у них будет хорошо.

— Я виноват. — Отец рассматривал свою забинтованную руку. — Я присматривал за тобой все эти дни, а этой ночью едва не потерял.

— Он хотел меня убить, чтобы я не досталась Чуду? — спросила она шепотом. — Он плакал, когда убивал меня.

— Он любил тебя, Александра, и он не видел другого выхода. Я не думал… Я даже помыслить не мог, что он решится на такое. Он говорил про какой-то план. Если бы я только знал, что это будет за план…

— Но ты ведь спас меня. — Ксанка хотела утешить этого незнакомца, который в одночасье стал ей родным человеком, но она не знала, как это сделать.

— Я едва не опоздал. Ты была уже без сознания, когда я вытащил тебя из реки. Лешак запер меня здесь, на дебаркадере, чтобы я не смог ему помешать. Я выбрался. Разбил иллюминатор. — Отец снова посмотрел на свою забинтованную руку. — Я искал тебя и в лесу, и на этой проклятой гари, а когда нашел, оказалось, что время почти вышло. Мне пришлось его убить, Александра. Иначе он убил бы тебя. — Отец коснулся ее руки, нахмурился. — Ты ледяная! Допивай скорее чай.

Ксанка кивнула, залпом осушила фляжку. Ей не стало теплее, но в голове появилась приятная легкость.

— Я хочу к Дэну, — сказала она, до самого подбородка натягивая одеяло. — Когда я смогу его увидеть?

— Александра, — отец вздохнул, — мы должны уехать.

Она понимала, разлука неизбежна, но они должны поговорить, сказать друг другу «до встречи».

— Для всех ты умерла. — Голос отца доносился словно издалека. — Дэн и остальные ребята считают, что ты утонула в затоне. Я понимаю, это тяжело, но так будет лучше для вас обоих. Боль пройдет, моя девочка. Очень скоро у тебя начнется совсем другая, новая жизнь. Обещаю!

Дэн считает, что она умерла… Мысль была ленивой и вялой, как снулая рыба. И сама Ксанка с каждой секундой становилась все более вялой, равнодушной, почти бездушной. Голова налилась свинцом. Чтобы не упасть, Ксанка прижалась затылком к стене.

— Ты устала. — Щеки коснулась ладонь отца. — Поспи. Мне нужно завершить кое-какие приготовления, и мы уедем из этого проклятого места навсегда. Спи…

Дебаркадер неспешно покачивался на волнах, превратившись в огромную колыбель. Лицо отца растаяло в темноте, следом исчезли звуки его шагов. Она должна поспать, а потом она уедет навсегда… Она уедет, а Дэн будет думать, что она умерла…

У Ксанки почти не осталось ни сил, ни решимости. Их отнял у нее коварный отцовский чай. Еще чуть-чуть — и ее самой не станет. Ей нужно спешить!

Жгучая боль в порезанной щеке ненадолго привела ее в чувство. Указательный палец был липким от крови. Кровь вместо чернил, палец вместо пера — вот такая прощальная записка…

Ксанка хотела написать Дэну, как сильно она его любит, хотела сказать «спасибо» и «прощай», но крови и сил хватило лишь на то, чтобы вывести на шершавых досках лежака «127». Если он когда-нибудь увидит эту ее записку, то поймет, что писала ее именно она.

А потом Ксанка уснула, погрузилась в черное безвременье. Из раны на ее щеке продолжала медленно сочиться кровь…

Отца Александра возненавидела в тот самый момент, когда поняла, что он все решил за нее, не оставил ей выбора. Он перекроил наново ее жизнь. Новая страна, новые документы, даже лицо ее теперь было новым.

В рану попала инфекция, к тому времени, когда отец показал Ксанку врачам, она уже не узнавала свое отражение в зеркале. Обезображенное, распухшее лицо, белесые, точно припорошенные пеплом волосы. Самая темная ночь превратила ее в седую, не желающую жить и бороться уродину.

Понадобилась не одна пластическая операция, чтобы ее лицо больше не пугало окружающих. Отец сражался за ее здоровье и ее красоту в одиночку. Александре было все равно, она хотела обратно в Россию, она хотела к Дэну. Он снился ей почти каждую ночь, и только лишь эти наполненные светом и любовью сны позволили ей не сойти с ума от тоски и безысходности. Однажды Александра попыталась поговорить с отцом. Ей нужен был всего лишь адрес Дэна.