Компания - Макс Бэрри

Солнце заходит над «Зефир холдингс», зажигая его окна огнем. Кажется, что стекла вот-вот расплавятся.

* * *

Служащие топочут вверх по бетонным ступеням. Их яростные крики, отражаясь от стен, становятся вдвое громче. – Их убить мало! – возглашает кто-то. – Убить мало!

* * *

Мона тоненько скулит и не замолкает, даже когда Блейк набирает на телефоне 911. Он утихомиривает ее, в то же время говоря оператору, что помощь требуется немедленно, что их атакуют. Кое-кто убегает – чтобы забаррикадироваться в офисах и залезть под столы, по догадке Джонса. Сам он становится на колени рядом с Евой, отодвигает волосы, упавшие ей на лицо, и видит к своему удивлению, что она плачет.

– Да нет же, их сотни, – говорит Блейк по телефону. – Буквально сотни, понимаете вы или нет?

– Они хотят вломиться сюда, – говорит Джонсу Ева.

– Я знаю.

– Останови их. Пожалуйста! – Она хватается за его руку.

– Как я, по-твоему, могу это сделать?

– Пожалуйста. – Она вся дрожит. – Джонс, они побьют нас!

Он молчит.

– Джонс, не позволяй им тронуть меня!

* * *

Цифры «13» на двери, разумеется, нет – только надпись ЭКСПЛУАТАЦИОННЫЙ ОТДЕЛ. Нетрудно, однако, заметить тот факт, что находится эта дверь между двенадцатым и четырнадцатым этажами. Мужчина с рукавами, засученными на мускулистых руках – завсегдатай бывшего спортзала, по всей вероятности, – подбегает к ней первым. Пробует ручку – заперто. Досадливо бьет по двери ладонью. С той стороны слышится испуганный вопль. Мужчина поворачивается и кричит в лестничный колодец:

– Они там, внутри!

* * *

Блейк, шагая взад-вперед по ковру, приглаживает волосы дрожащей рукой. Срывает свою глазную накладку, швыряет в сторону. Кожа вокруг глаза серая и блестящая. На лестничную дверь обрушивается сильный удар.

– Надо баррикаду соорудить, что ли… Ты как думаешь, Джонс?

– Что? – поднимает голову тот.

– Какой у тебя план? Ты нас сделал, «Альфе» кранты, поздравляю, но как ты теперь думаешь выбираться? Ты не пошел бы на это, не будь у тебя какого-то выхода для себя лично.

Джонсу его слегка жаль.

– Извини, ничего такого.

* * *

Блейк начинает смеяться тонким, прерывистым смехом. Новый удар заставляет дверь содрогнуться.

Ева сворачивается в комок на полу. Надо бы увести ее отсюда, думает Джонс. Ни к чему ей быть тут, у мониторов, когда в зал ворвется толпа. Это ухудшит и без того скверную ситуацию.

– Не станет, похоже, «Зефир» здоровым организмом, – бормочет он, гладя ее по голове.

Замок трещит, дверь распахивается настежь.

Мона издает пронзительный крик. Кто-то еще – мужчина или женщина, не понять, – выкрикивает слова, которые Джонс никогда не забудет:

– Мы простые бизнесмены! Это всего лишь бизнес!

* * *

Элизабет выходит в коридор, вызывает лифт. Оглядывается в последний раз на отдел обслуживания – но смотреть там не на что. Люди, с которыми она работала, ушли мстить за себя, а в обстановке нет ничего особенного. На четырнадцатом имелась хотя бы отличительная черта в виде Берлинской стены, а тут и вспомнить-то нечего.

Возможно, поэтому ей и не жаль уходить. В лифт она вступает пружинистым шагом. Чем ниже опускается лифт, тем выше у нее настроение. Счастливо оставаться, думает она, и ее разбирает смех.

Ей не верится, что когда-то она влюблялась в своих клиентов. Как такое вообще возможно? Чувство к плоду в своем чреве она пока не определяет как любовь, но это чувство растет и крепнет. Ее служебные влюбленности по сравнению с этим… да что там сравнивать. Женщина, которой она была четыре месяца назад, ей не знакома.

Будет ли она скучать по «Зефиру», который почти десять лет занимал в ее жизни главное место, формировал ее личность? Из всего этого времени ей наиболее ярко вспоминается тот момент, когда она, сидя в туалетной кабинке, поняла, что беременна. Лифт открывается, за выездом из гаража светит солнце, и Элизабет мысленно отвечает себе: не очень.

Громовые аплодисменты не смолкают даже после того, как зажигается свет.

В набитом до отказа зале они звучат просто оглушительно. Джонса это смущает – он ведь не рок-звезда. Он сходит с эстрады в зал, где его сразу обступают. На лицах смесь ужаса и восхищения.

Здесь собрались представители множества компаний. Беджи поблескивают у них на груди. Они задают обычные вопросы, разглядывая его на предмет повреждений, и он дает стандартные ответы, исторгающие у аудитории то сочувственные стоны, то возмущенные крики.

– У меня тоже вопрос, – раздается женский голос из задних рядов. – Скажите, Стив, хорошо ли вам спится после того, как вы принесли зло стольким людям?

Все головы поворачиваются к ней. Джонс, опомнившись немного, говорит:

– Привет, Ева.

* * *

– Я хотела встрять где-то на середине, – говорит она, цокая каблуками по коридору. На ней длинное черное пальто и очень узкая юбка. Непонятно, как в такой вообще можно ходить, но Ева ухитряется не отставать от Джонса. – А потом решила, что незачем тебе вносить какие-то поправки из-за меня. Хотела услышать Стива Джонса в подлиннике.

– Я думал, ты в Нью-Йорк переехала. – Они приходят в его гардеробную, и он начинает укладываться.

– Прилетела специально, чтобы на тебя посмотреть. Ты должен знать почему. – Она смотрит на него. Сама Ева выглядит, надо признаться, потрясающе. Волосы, кожа – все идеально. Ни за что не скажешь, что четыре месяца назад она лежала вся в гипсе.

– Понятия не имею.

– Я тоже выступаю с лекциями. Точно как ты, только в Манхэттене. – Она улыбается уголками губ. – Ну, может, не совсем точно. В некоторых деталях мы, пожалуй, не сходимся. Но суть, в общем, одинаковая: «Не доставай своих работников выше определенной степени, иначе они ворвутся в твой офис и сделают из тебя котлету». И беру я дороже, – смеется она.

Джонс останавливается.

– Ты читаешь лекции на тему этики?

– В конце, когда дело доходит до бунта, свет выключается, и только на меня падает луч прожектора. Тишина такая, как будто не дышит никто. Потом я заканчиваю, свет загорается, и я вижу целый океан потрясенных лиц. Будто сбылся их самый жуткий кошмар. Будто страшнее они в жизни ничего не слыхали.

После секундной паузы Джонс смеется.

– Чему я, собственно, удивляюсь.

– Ты разозлился? – внимательно смотрит она.

– То, что ты делаешь сейчас, меня мало волнует.