Осада Монтобана - Жюль Ковен

Виктору Гюго, моему прославленному

и высокочтимому учителю, посвящается

Монтобан — город на юго-западе Франции, в современном департаменте Тарн-и-Гаронна, на древней земле галльского племени кадурков. Когда во Францию, как и в другие страны Европы, пришли протестанты, их учение наибольшее распространение имело именно в этих краях, где ещё сохранились следы галльско-романской цивилизации, весьма отличной от культуры и общественного уклада французского Севера. Здесь ещё живы были воспоминания о ереси катаров. Местный протестантизм воспринял учение Кальвина, проповедовавшего в Женеве, поэтому Монтобан называли в те времена маленькой Женевой: среди 15 тысяч его жителей — 10 тысяч были кальвинистами, или по-французски — гугенотами. В 1561 г. кальвинизм был провозглашён официальной религией горожан, тогда как католических священников из города изгнали. Попытки Блеза де Монлюка, маршала Франции, взять город трижды терпели неудачу. Правда, впоследствии католики вернулись в город, а после визита Карла IX в 1565 г. городские укрепления были срыты. Сен-Жерменский мир (1570 г.) признал Монтобан одной из четырёх протестантских крепостей во Франции, после чего началось строительство новых укреплений, а по Нантскому эдикту 1598 г. он был объявлен городом-убежищем для гугенотов. В том же году был основан протестантский университет (Академия Монтобана и Пюйлорана), куда прибывали учиться молодые люди со всех концов Франции и даже из-за границы. Весьма продвинутым, по сравнению с другими французскими городами, было социальное устройство Монтобана: важное место в жизни города занимали финансисты и торговцы. Управляли городом выборные консулы, очень мало зависевшие от королевской власти. В общем, неудивительно, что при королевском дворе город называли «республикой безбожников».

Людовик XIII под воздействием своей матери, Марии Медичи, начал решительную борьбу с протестантами. В августе 1621 г. король начал осаду Монтобана. Собственно говоря, войсками командовал герцог де Люинь, коннетабль Франции, а король отдавал распоряжения, расположившись по соседству, во дворце Пикеко. Монтобанцы, которыми руководил первый консул Жак Дюпюи, хорошо подготовились к осаде. Прежде всего в город завезли достаточно продовольствия, так что горожане не испытывали недостатка в продуктах и успешно отражали приступы 25-тысячной королевской армии. Согласно легенде, король вызвал известного испанского прорицателя, и тот после длительных раздумий якобы высказал рецепт победы: надо сильно испугать осаждённых, а для этого вести одновременный обстрел города залпами из четырёхсот орудий. Легенда держалась долго, но впоследствии историки доказали, что рецепт колдуна король никак не мог использовать: в его армии было всего 38 пушек. Таким образом, вошедших в пословицу «залпов из четырёхсот орудий» во время этой операции не было. За всё время трёхмесячной осады королевские пушкари сделали около 20 000 выстрелов. После 96 дней сопротивления монтобанцы одержали победу: король снял осаду. Но его отступление было временным. После падения Ла-Рошели единственной гугенотской крепостью остался Монтобан. Горожане начали переговоры с кардиналом Ришелье и 20 августа 1629 г. без сопротивления сдались королевским войскам. Последний оплот протестантизма во Франции был ликвидирован.

Анатолий Москвин

има 1621 года была суровой и началась рано. В начале декабря морозы и снега устремились с севера на юг Франции, где, растаяв, послужили причиной затопления нижней части королевства.

Особенно плохо приходилось Лангедоку. Эта тёплая земля трубадуров, застигнутая дурной погодой как бы врасплох, от Монтобана до Нарбонны и от Нарбонны до Нима превратилась в огромное озеро грязи.

Упомянутый нами город Монтобан, или скорее окрестности этой цитадели в особенности страдали от дурной погоды. Реки Тарн, Тёску и воды глубокого оврага, окаймлявшие плато, на котором возвышается этот большой и прекрасный город, разлились во все стороны и подтопили луга. Потом мороз превратил эти болота в фальшивую твердь: почти везде лёд ломался под ногой, отваживавшейся на него ступить, и иногда человек проваливался на глубину.

Странное дело, те, кто должны были бы проклинать эту свирепость природы, те, кому её причудливая суровость причиняла вред — и крестьяне, и горожане, — почти благословляли неожиданный зимний разлив.

Это потому, что Монтобан был тогда населён гугенотами, а его величество король Людовик XIII осаждал город с католической армией, которая одержала ряд побед над протестантами в Сентонже и нижнем Пуату.

А непроходимые дороги, разлившиеся реки, преждевременные холода составляли препятствие к взятию города кальвинистов. Кроме того, Монтобан защищал с замечательной энергией и искусством маркиз де ла Форс[1].

Но если гугеноты радовались препятствиям, которые непогода прибавляла к храбрости их полководца, одного человека они приводили в отчаяние, более чем всю королевскую армию, включая и её номинального начальника Людовика XIII, воинственный пыл которого останавливали эти препятствия, подавляя его тягу к неограниченной власти, что весьма раздражало короля.

Человеком, которого победоносное сопротивление Монтобана погружало в глубокое отчаяние, был коннетабль, герцог Альбер де Люинь, могущественный фаворит короля Французского и Наваррского. Именно он посоветовал сыну великого Генриха предпринять эту кампанию и сам же принял над ней начальство. Герцог хорошо знал своего государя и двор, и ему не могло не быть известно, что тайные враги коннетабля только и ждут его явной неудачи, чтобы начать открыто действовать против.

Надо было во что бы то ни стало заставить Монтобан открыть свои ворота Людовику, чтобы ворота Лувра не закрылись для первого министра.

В главной зале небольшого замка Нанкрей, находившегося на половине дороги от Корборье до Монтобана, за пол-лье от осаждённого города, три человека разговаривали с большим воодушевлением. Старший из троих скрывал свои пятьдесят лет под белилами, румянами и нарядами. Его взбитые волосы, завитые усы, подведённые брови были натурального чёрного цвета, а щёки имели слишком яркий румянец. Хотя на нём был полковничий мундир, его атласные панталоны изумрудного цвета, рукава и даже сапоги были украшены кружевами, как и большой гипюрный воротник. Всё это скорее приличествовало бы молодому щёголю, нежели старому полководцу. В качестве последней характерной подробности в ушах его висели жемчужные серьги — дань странной моде двора Генриха III.