Сердце гор - Феликс В. Крес

— Бруль…

Она медленно, тяжело села. В воздухе заклубилась стряхнутая с волос, спины и плеч пыль. Обхватив голову руками, она снова прошептала:

— Бруль…

Никто не ответил. Она снова заплакала. Веснушки на маленьком симпатичном лице побледнели, нос покраснел. Она беспомощно утерла его рукавом и, продолжая плакать, встала. Она шла медленно, неровно, пошатываясь и прикусив губу, держась за стены.

Она выбралась из руин и остановилась.

Ей некуда было больше идти.

И у нее никого не было. Ни ребенка, ни Бруля… Никого.

Отчаяние душило ее. Из-под опухших красных век скатились последние слезы. Она опустилась на землю, еще раз судорожно всхлипнула — и снова застыла неподвижно, борясь с болью во всем теле и в сердце.

У нее не было никого. И ничего.

Старик умер вечером.

В эту ночь они впервые любили друг друга.

Он не знал, почему это сделал. Он любил ее, как безумный, и при этом ненавидел. За то, что любит ее, что должен ее любить, за то, что она отобрала у него Илару, за то, что растоптала священную цель его путешествия. Он ненавидел ее за то, что она разрушила иллюзии, которые он носил в себе столько лет; за новую, настоящую любовь, которая заняла место той иллюзорной страсти. Он желал ее тела, желал ее всю без остатка: ее сердце, душу, разум. Это было так подло и низко по отношению к той, чистой, как сама идея, любви. Илара была для него долгом, и потому чем-то возвышенным. Он пренебрег этим долгом, чтобы угодить и телу, и сердцу.

Они похоронили Старца, и никто из них даже не заплакал, хотя он был их другом, и она называла его «отец». Когда он вернулся, он казался маленьким, беспомощным и никому не нужным… Они не восприняли как должное его смерть, ибо тот Старец, который утром ушел в сторону солнца — Великий Дорлан-Посланник — не имел ничего общего с тем, кого они похоронили. Он должен был существовать всегда, а не просто так вернуться — слабым, дрожащим, немощным. Чужой дряхлый старик лежал теперь в могиле и был ничем. Никем и ничем.

А они любили друг друга чуть ли не на могиле, с грязными от рытья земли руками. Они спешили так, словно это был последний раз. Она кусала его губы, язык, лицо; он же тянул ее за волосы, словно хотел вырвать их с корнем. Она кричала от боли, вскрикивал и он. То, чем они занимались, скорее напоминало пытки, чем любовь. Жесткий песок сдирал кожу с ягодиц и спины то ей, то ему; она вцепилась в его бедра руками и лодыжками, не позволяя оторваться от нее, словно он мог навсегда уйти. Он приподнял ее-раз, другой, сплетясь с ней в тесных объятиях, чтобы потом бросить на землю, прижать грудью и душить всем своим весом. Они уже не кричали, лишь стонали — глухо, протяжно, болезненно…

До самого конца.

Потом — тяжело дыша от боли и чувствуя онемение во всем теле — они ждали, когда придет сон. Наверняка последний… вместе.

Заснул только Байлей. Она — не могла.

Она лежала с открытыми глазами, в разорванной юбке, и смотрела в небо, такое же, как над ее Армектом. Она узнавала яркие звезды, знакомые с детства. Им было все равно, над какой страной и для кого светить.

Она искала в памяти названия созвездий, ведущих конных лучников через Равнины. Топор — концом рукоятки указывающий на север… Конь-Стрела…

Она встала и тихо оделась.

Быстрым, стремительным шагом она преодолевала пространство. Колчан ритмично ударял по бедру, лук покачивался за спиной. В темноте слышалось ее ровное, глубокое дыхание.

Она освободит ее для него. Отдаст ему. И уйдет…

Вскоре она добралась до полосы пологих невысоких холмов, за которыми прошлым утром скрылся Дорлан. Поднявшись на вершину, она остановилась, чтобы передохнуть.

По другую сторону, залитая светом звезд и луны, простиралась очередная равнина. Каренира ничего не смогла разглядеть, что походило бы на обитель Бруля.

«Но ведь Дорлан пошел прямо на восток», — подумала она, посмотрела на небо и пошла в ту же сторону.

Ноги понесли ее легко и быстро вниз.

Она бежала, пока не наткнулась на приземистую, почерневшую груду развалин, которая была когда-то замком Посланника. Руины громоздились перед ней, по мере того как она к ним приближалась, все более массивные.

Было совсем тихо. Но в этой напряженной тишине, казалось, беззвучно стонали поверженные башни и смертельно раненные стены. Побежденные, разрушенные, они выглядели еще более грозными оттого, что были мертвыми. Разлагающийся труп огромного сооружения внушал отвращение, но больше всего — страх. Казалось, замок до сих пор все еще умирает.

Она достала лук, вложила стрелу и медленно двинулась в сторону щели, которая, судя по всему, вела внутрь развалин.

По ее телу пробежала дрожь. Каренира прислушалась.

Тишина.

В густом мраке она почти ничего не видела. Ей помогал инстинкт, натренированный годами. Дорогу она выбирала вслепую, часто спотыкалась, иногда на ощупь обходила большие груды обломков. Ей поистине повезло, что она не свалилась в какую-нибудь из зияющих в полу дыр.

Она начала подниматься по какой-то лестнице, но вовремя сообразила, что та наверняка обвалилась, и вернулась.

Она проходила зал за залом, коридор за коридором. То здесь, то там сквозь потрескавшийся потолок или обвалившиеся стены видны были звезды.

Она остановилась.

— Бруль!

Шаг вперед.

— Бруль!

Крик застыл в горле. Смелость внезапно покинула ее, и она села у скрытой во мраке стены, перевела дух.

Темнота будто сгущалась. Вероятно, это ей лишь казалось, но испуганная девушка уже не могла спокойно размышлять. У нее промелькнула мысль, что темнота сгущается под действием каких-то могущественных Формул, которые шепчет Посланник, и ее охватила паника. Она уже знала, что не сможет справиться с задачей, за которую столь легкомысленно взялась… и теперь ей хотелось одного: выбраться отсюда живой.

Она вскочила и побежала как полоумная.

Бежала, натыкаясь на стены, спотыкаясь о щели в полу, падая… Наконец, она ударилась о косяк, показалось, что кто-то изо всех сил дернул ее за плечо. Она упала на холодные плиты и прижалась к ним всем телом, ожидая не то боли, не то смерти.

Ничего такого не произошло. Однако армектанка не хотела… и не могла подняться.

Она пролежала так до утра.

В серых рассветных сумерках руины замка перестали казаться грозными.

Она встала, подобрала лук и медленно двинулась вперед. В полумраке маячили контуры потрескавшихся колонн; через дыру в полуразрушенной стене виднелась огромная серо-черная груда обломков.

Она перепрыгнула через зияющую в полу широкую трещину. К ней вернулась уверенность в себе; ей стало стыдно, что ночью она так опозорилась, поддавшись страху. Она подошла к краю внезапно обрывавшегося у разрушенной стены пола и посмотрела вниз, в густую влажную темноту.