Сердце гор - Феликс В. Крес

Самый Могущественный все еще качал головой.

— Если даже мы решим, — медленно сказал он, — что мир — это карта зла, то на ней все равно есть острова и островки добра, Бруль.

— Острова добра остаются лишь частью карты, — возразил тот. — Частью зла, мастер. ОНИ — ЗЛО!

Дорлан встал.

— Тогда — сразимся.

На этот раз Бруль покачал головой.

— Ты изменился, мастер, — сказал он. — Ты низко пал. Ты забываешь, что мудрец никогда не сражается ради самой борьбы. Он всегда сражается во имя чего-то и должен знать, чего именно. А во имя чего хочешь сражаться ты?

— Я уже сказал: ДОБРА. Во имя любви, если пожелаешь.

Бруль чуть не схватился за голову.

— Ради Шерни, мастер! Для тебя это одно и то же?

Внезапно он вытянул руку и прошептал какое-то слово. В его руке сверкнул черный меч.

— Вот мое оружие. Я буду сражаться злом. За право на существование малого зла, сущности которого ты не понимаешь.

Дорлан поднял руку:

— А я буду сражаться добром за добро. Вот мое оружие.

В его руке блеснул длинный золотой меч.

— И что ты мне этим доказал, мастер?

— Что добро существует, только и всего.

Бруль хрипло рассмеялся:

— Так сразимся же!

Лязгнули скрещенные клинки. В одно мгновение меч Дорлана почернел и со свистом взмыл в воздух. Бруль вытянул руку. Оружие мгновенно прильнуло к ней.

— Вот она, борьба добра со злом, — сказал он вовсе не торжествующе, скорее с горечью. — И что же мы видим, Дорлан? Двойное зло?

Дорлан молчал.

— Добро никогда не побеждает, мастер, — говорил Бруль. — Добро не имеет права сражаться, ибо, сражаясь, оно превращается в зло. Борьба сама по себе зло, Дорлан. Не бывает священных войн. Почему ты никак не можешь этого понять?

Он бросил на пол мечи. Послышался чистый звон.

— Твои острова добра я называю малым злом, мастер. Я стараюсь, чтобы его становилось больше, и таким образом вытесняю большое зло. Но не сражаясь, так как это — гибельно.

Он грустно кивнул.

— Любовь? Чтоб тебе никогда не увидеть, какой она может быть «доброй»! Может быть, моя любовь к этой девушке лучше той, которую ты защищаешь. А теперь иди, мастер.

Неожиданно он опустился на колени и в последний раз поклонился своему учителю. Потом встал.

— Иди, Старец. И никогда не возвращайся, если однажды ушел.

Она ласкала их, задыхаясь от рыданий, обнимала за лохматые шеи дрожащими пальцами, сдавленно всхлипывая, гладила огромные уши. Псы стояли неподвижно, не пытаясь убежать, но и не отвечая на ласки, холодные и безразличные, словно окаменели. Не в силах этого вынести, все еще плача, она вскочила и неуклюже побежала, размазывая слезы кулаком по щекам и судорожно сжимая Бич. Ее пронзила чудовищная, страшная жалость, которая, казалось, ухватила ее за горло и держала, держала не отпуская.

Наконец она остановилась, не в состоянии бежать дальше. Она села на землю и, шмыгая носом, уставилась в одну точку.

Внезапно она поняла, где находится, — и перепугалась. Бруль показывал ей это место, странный, сложенный из каменных глыб лабиринт, приказав, чтобы она никогда по нему не ходила. Она хотела встать и уйти, но внезапно ей пришло в голову, что, в конце концов, не каждое слово Бруля должно быть для нее священным. К тому же она ведь не заходила за камни, а просто была рядом, только и всего.

Она посмотрела на небо, ясное, как всегда в Крае. Вытирая с лица остатки слез, она ощутила усиливающийся ветер, горячий и душный, что бывало нечасто.

Она поднялась с земли, чтобы вернуться в замок.

Все произошло неожиданно. Она пришла в себя лишь тогда, когда окровавленный Бич ласково обвился вокруг ее ноги, словно заверял в своей верности и прося за это награды. То, что он убил на границе между тенью Полос и светом, уничтожало своей смертью песок, поднимало клубы горячего воздуха, превращая его в шары ледяного огня. Она отшатнулась, объятая страхом, какого никогда еще не испытывала, нечеловеческим, несусветным, который передавался ей прямо от издыхающего Стража Края. Она не понимала, что она чувствует и видит… и чувствует и видит ли ЭТО вообще. Сердце отчаянно колотилось, ей было душно… душно… душно! Тело внезапно свело болезненной судорогой.

Она сделала шаг и медленно опустилась на колени, прижав руки к вздувшемуся животу. В глазах потемнело. Чудовищная боль нарастала. Она вскрикнула, потом еще раз и, вцепившись в волосы, упала на бок.

— Бруль! Бруль! А-а-а!..

Ребенок был мертв.

Байлей и Каренира видели на востоке белые молнии и клубы пурпурного дыма, но не признали в них страшного гнева, горя и отчаяния Бруля. Ребенок был человеком. ЧЕЛОВЕКОМ. Настоящим, обычным человеческим новорожденным.

Мертвым.

Черное Побережье узнало гнев мудреца Шерни. С гулом и грохотом взлетали в воздух целые холмы, фиолетовое пламя металось по широким пляжам, выжигая отмели и испаряя соленую морскую воду. Чудовищные обитатели Дурного Края гибли десятками — раздавленные, сожженные, разорванные между судорожно отступающей тенью Полос и сиянием света. Более слабые Брошенные Предметы трескались, плавились от жара, горели, превращались в прах… Где-то в глубине материка, над равнинами Края, прокатился глухой, жуткий крик, поднимая песок и, пыль; Каренира и Байлей не пострадали лишь потому, что сидели в самой середине Мертвого Пятна.

Замок тоже разваливался. Остатки старых башен и стен с грохотом исчезали в клубах пыли; трескались полы в темных залах, помнивших еще шаги бесстрашных мудрых шергардов, возводивших свои цитадели даже во враждебном Крае. На подпиравших потолки колоннах появлялась черная сетка трещин…

Потом наступила тишина. Пыль медленно оседала, но посреди ее клубов отчетливо вырисовывалась фигура идущего со склоненной головой через уцелевшие залы Бруля.

— Бруль! Бруль, останься, умоляю! Не бросай меня! Бруль! Бруль!

Он не оборачивался. Новые клубы пыли полностью скрыли его из виду.

— Бруль!!!

У нее не оставалось сил даже для того, чтобы ползти за ним следом. Слезы прочертили на сером от пыли лице кривые дорожки. Она приподнялась на руках, но тут же упала на холодные плиты пола, лишившись чувств.

Пыль оседала, оседала, оседала…

Тишина. Абсолютная тишина, казалось, оседала вместе с пылью, покрывая землю толстым слоем. Молчали обвалившиеся стены, молчали разрушенные башни, молчало все Черное Побережье. Дурному Краю предстояло залечивать самые тяжелые в его истории раны.

Илара лежала неподвижно, лицом вниз. Ее черные волосы покрывала серо-белая пыль, сделав неразличимой седую прядь. Она лежала долго. Лишь вечером, когда туманная пыль сменилась влажными сумерками, плечи девушки дрогнули.