Хлеб наемника - Евгений Шалашов

— Почему? — изумленно вытаращился на меня старшина стеклодувов.

— Потому что, заканчивается на «у», — отрезал я, не вдаваясь в разъяснения.

Другим членам Совета растолковывать такую очевидную вещь, как необходимость единоначалия, не было нужды. Фандорн, а с ним еще несколько бывалых людей уже на выходе кивнули мне одобрительно. Я услышал, как один из маститых гильдейцев, обняв за плечи старшину стеклодувов, объяснял:

— Представь: во время выдувки, вместо того чтобы обрезать формы, твои подмастерья начнут совещаться, правильно ли ты подобрал песок и соду. А если ученик начнет подсказывать, как оконное стекло делать?

— Да я его заставлю сухой песок варить и формы без рукавиц брать! — вскинулся стеклодув. — Он у меня до конца дней одни бутылки дуть будет… Мастера учить?!

— Так чего же ты сам мастера учишь?

Я вышел из ратуши с увесистым мешком. У коновязи меня ждали Гневко и Эдди.

— Так… — прикинул я, развязывая «кошелек». Отсчитав двадцать монет, вручил их адъютанту: — На пять талеров купишь еды для парней, а остальное отдашь матери Вилли. Скажешь — пансион.

Надо бы еще дать денег семьям тех парней, что погибли, и оставить запас для тех, кому еще суждено погибнуть…

Вот почему я не хочу быть начальником! Командовать людьми на войне, посылать их в бой — это одно. Но ломать голову о сиротках, вдовицах… Да пропади они пропадом, все сиротки и сиротинки, вместе со вдовами и безутешными матерями!

Эдди убежал выполнять приказ, а я, привязав мешок, не стал вскакивать в седло, а повел гнедого в поводу. Хотелось пройтись пешком. Казалось, что вымазался в чем-то грязном, липком — стряхнуть бы…

В намерении пройтись я не преуспел. Только отошел от ратуши, как взгляд уперся в высокие шейные колодки, в которых была заключена женщина.

Может, прошел бы мимо, если бы рядом не стоял стражник с алебардой и в кирасе. На всякий случай заранее возмутился — почему не на стенах? Открыл рот, но вспомнил, что в караулы ходят ополченцы из «нестроевых», и решил вначале проверить — дедок ли какой-нибудь — из моих.

Стражник стоял спиной, потому пришлось подойти ближе. Не будешь же орать — эй, солдат, покажи морду? Точно, дедок. Но алебарду держит очень браво, а кираса была начищена как «хозяйство» у кота.

— Молодец! — похвалил я «солдата».

— Чаво? — переспросил меня латник, отставляя алебарду и приставляя к уху ладонь: — Громче говори! Ниче не слышу…

— Не слышит он ничего! — затараторила сидевшая в колодке женщина. — Глухой, как пень трухлявый. Не в солдаты его, а на теплую лежанку, а то песок сыплется, будто в Ульбурге своего песка мало. А от камней, что герцог бросает, теперь его еще больше будет… Вы, господин Артакс, скажите — долго нам еще мучиться или нет? А то ведь надоело — каждый день в нас камни кидают и кидают, кидают и кидают, все уже закидали. Скоро в ратушу камни лететь будут. Вам такие деньги огромные платят, а вы ничего не делаете! Я вот скажу бургомистру, чтобы он у вас из жалованья по талеру за каждый камень высчитал.

Опасаясь, что, если останусь, меня заговорят до смерти, я сделал шаг вперед, как вдруг услышал:

— А герцог нас все равно захватит, как только о подземном ходе узнает…

— Ну-ка, ну-ка… — заинтересовался я, поворачиваясь к женщине: — Что за подземный ход?

— Вот видишь, хоть ты и комендант, а ничего не знаешь! Верно говорят, что ты деньги зазря получаешь! — обрадованно заголосила женщина. — Барри Вульф ход подземный отыскал, что из города в лагерь герцога ведет! Сама слышала, как он моему мужу рассказывал. Говорил, что только он один и знает о ходе, а больше — никто!

— Так уж и никто? Ты знаешь, муж знает… Вон сколько вас уже.

— Так Барри не сказал, где этот ход начинается да где кончается. Сказал, что нашел его, когда на охоту ходил. У нас он один охотник и есть, а больше нет дураков, чтобы целыми днями по лесу бродить. Разве что мой дурак с ним ходит, так с моего чего взять? Михель — он и есть Михель!

— Подожди-подожди… — прервал я водопад слов. — Расскажи лучше, как все было. Кто такой Барри Вульф?

— А чего говорить? Я же объяснила, что Барри охотой промышляет да чучела делает. Его мой муженек-дурачок вчера в гости привел. Вместе, видите ли, на стене стояли. Оба усталые, злые, мокрые. Дождь вчера весь день шел, немудрено промокнуть. Я им по рюмке шнапса налила, а Барри тетерева копченого принес. Чего бы иначе я на него шнапс стала переводить? Слово за слово, еще выпили, а потом — еще, под тетерева-то хорошо у них шло, а я-то и не пила, вы не думайте… Вульф и говорит, я, мол, месяц назад перед самой осадой на дыру наткнулся, что в город идет. Говорит, тропка в эту дыру ухоженная, не иначе контрабандисты шастают. Но, говорит, один не рискнул идти. Мужа моего Михелем зовут, как того дурака деревенского, что счастье свое искал-искал, да проворонил, давай, говорит, Михель, вместе туда сходим, когда осада закончится, может, найдем, что интересного. А еще говорит, если герцог про ход узнает, так сразу городу конец и придет! Потом заснули оба, а утром я и спрашиваю — где, мол, ход-то этот? А Барри этот, охотничек, заюлил — никакого хода нет, придумал я все. Ну а Михель мой, он, как тот Михель-дурак из сказки, — ничего не помню, пьяный был… Я уж сегодня одной соседке сказала, другой — они не верят. Пошла тогда к господину Лабстерману, а он и велел меня в колодки на два часа посадить, чтобы, мол, языком зря не молола… Нет, мол, никакого хода и быть не может. Стою тут, как дура, а этот — пень глухой, даже и словом перемолвиться не с кем…

— Так где, говоришь, охотник живет? — спросил я.

— Да там и живет, где и раньше жил, — на Ключевой улице, второй дом справа. У него еще на дверях лосиные рога прибиты. Говорят, остались, мол, от жены, которая ему рога наставляла, а потом с купцом проезжим убежала.

Дом с рогами я знал. Как же не знать такую достопримечательность!

Весь дом состоял из одной большой комнаты с очагом. На стенах висели охотничьи трофеи — головы оленей и кабанов, рога и какие-то неизвестные мне черепа. Пол завален мусором вперемежку со шкурами. Тут же пустые бутылки и какой-то невзрачный человек. Запах такой, что можно не гадать, отчего у охотника сбежала жена…

Барри Вульф, крепко сложенный мужчина с большими усами, но реденькой бородой, натягивал тяжелые охотничьи сапоги.

— Михель, а Михель, нам на стену пора! — взывал он к совести лежащего, но тщетно.

— День добрый, господин Вульф, — поприветствовал я охотника. — Не иначе вы тут пир закатили…

— Ну какой там пир… — хмуро отозвался Барри. — Выпили-то всего ничего — вчера у Михеля пару бутылок, потом — у меня пару, а этот… — презрительно кивнул он на спящего, — уже и с копыт долой. Пить не умеешь — не пей! Не знаю, как его и разбудить-то теперь. И супруга у него, как на грех, куда-то запропастилась. Она бы быстро его подняла. Ничего, всыплет, когда Михель домой явится.