Витязь. Замок людоеда - Степан Кулик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что, уже? Дайте ж хоть с поводьями разобраться…
Очередной противник, с пышным султаном из разноцветных павлиньих перьев, как только увидел, что я принял копье от Акселя, тут же отсалютовал мне своим. Видно, не терпелось фрицу поскорее рассчитаться с безродным наглецом. В смысле со мной…
Ну, назвался груздем… Тем более что мой долг перед крестоносцами вырос еще на один пункт. И кого волнует, что они сами напросились, а я человек мирный и где-то даже пацифист?
— Какое небо голубое… — я вежливо приподнял свою боевую жердь и тронул коня шенкелями.
Конь послушно двинулся вперед, чему способствовала свойственная лошадям близорукость и шоры. А может, мудрое животное знало, что когда двуногие вот таким способом сводят счеты между собой, ранить коня считается несмываемым позором? Или может, все дело в том, что мой конь из одной конюшни с остальными, и потому не чувствует опасности?..
Второй рыцарь не сделал никаких выводов с предыдущей сшибки и тоже несся ристалищем во весь опор, с места послав коня в галоп.
Три, два… — конь оступился, меня качнуло совсем чуть-чуть, но тем не менее рука дрогнула, вильнув копьем, нацеленным в корпус противника.
Тарарах!..
На этот раз удара я почти не ощутил. Острие тевтонского копья скользнуло по моему наплечнику, даже не задев шлем. А вот самого храмовника из седла буквально выбросило. Как-то странно, с разворотом. Проделав пируэт, он грохнулся оземь, и так как правая нога застряла в стремени, лошадь с лязгом поволокла беспомощного рыцаря дальше.
Гм… я что, опять вытащил выигрышный билет? Спасибо, конечно, но похоже, на небесах кто-то явно жульничает.
— Мои поздравления! Великолепный удар!
Не понял? У меня что, уже и фанаты появились?
По-прежнему используя щадящий режим, я неторопливо развернул лошадь и с удивлением увидел рядом с Акселем незнакомых всадников. «В чешуе, как жар горя…» Именно такими их и рисовал Васнецов. Русских богатырей. Только у меня их тут не трое, а целых шестеро. Ну и не столь монументальные. Обычные воины-дружинники. Но броня побогаче, да кони породистее, чем у того же знаменосца Мала, что гонялся за мной по пятам до самой Западной Гати.
А тот, что восхищенно улыбался, и вовсе меня самого не многим старше. Русоволосый, румянец на всю щеку. И лицо смутно знакомое.
— Отлично исполнено, боярин, — повторил он, не выключая белозубой голливудской улыбки. — Редко встретишь столь твердую руку и мастерское владение копьем. Ударить точно в стремя… В бою куда ни шло, а на турнире даже я бы не рискнул.
Я молчал. Молчали и немцы, не меньше меня удивленные неожиданным появлением чужаков. Впрочем, в неожиданности не было ничего сверхъестественного. Всего лишь причуды ландшафта. Если дорога от Розиттен сюда вела почти напрямик, чуть-чуть прячась за пригорком, то как раз за рощей она круто сворачивала на восток. И русские витязи оказались рядом с моим «станом», всего лишь минув перелесок. Незаметно и неожиданно. В том числе для них самих.
Слишком длинная пауза становилась неучтивой. Еще немного, и улыбка русича померкнет. Значит, надо что-то отвечать.
— Спасибо на добром слове… витязь. Вообще-то я в грудь метил…
Дружинники переглянулись и громко расхохотались. Оценили, мол, шутку.
— Я Лев, сын князя Ольгерда Странника. Из Белозерья, — уточнил княжич на всякий случай. Понимал, что вотчина его отца не столь огромна, чтобы быть известной каждому чужеземцу. Коим я являлся в его глазах.
— А меня зовут С… — еще не вполне восстановившись после поединка, я сгоряча едва не брякнул: «Степан Олегович». Слава богу, вовремя прикусил язык. А дальше уже вмешалась судьба.
— Эй, русс! — заорал занявший исходную позицию третий по счету крестоносец, шлем которого украшали рога. Ну, принявшему целибат храмовнику можно. Никто насмешничать не станет. В отличие от моего первого противника, говорил он с ужасающим акцентом. — Ви хотеть смотреть, мы не фосрашать! Но фы не мешать поетинок! Ja?
Вот же немец-перец-колбаса… Чего лезешь, куда не просят? Не к тебе гости пожаловали. Значит, стой, жди и помалкивай. Тем более что я еще даже не спешился, амуницию не проверил. Подпруги на седле не подтянул.
Княжич, похоже, в ситуацию врубился с ходу. Мне даже встревать не пришлось.
— Тевтонец! — крикнул Лев Ольгердович достаточно громко, чтобы всем слышно было. — Мне послышалось, или ты произнес слово «поединок»?
И пока крестоносец переваривал услышанное, он с преувеличенным удивлением продолжил:
— Сударь, вы либо великий воитель, либо безумец, если в одиночку бросили вызов целому отряду храмовников. Нет, я согласен, вояки они так себе, но все же… Или вы такой обет дали?
* * *
Вопрос, как говорится, не в бровь, а между глаз. Ну, не пересказывать же мне каждому встречному историю своей жизни. Пусть даже только последних дней.
— Ага, — по-своему истолковал мое молчание Лев Ольгердович. — Медведь не станет гоняться за волками, а вот серые разбойники, сбившись в стаю, вполне способны напасть на лесного хозяина.
Княжич послал лошадь вперед и поравнялся со мной. Больше его глаза не смеялись.
— Я так понимаю, боярин, что немцы сводят с тобою счеты за какие-то свои обиды? И эта ваша встреча в чистом поле совсем не случайна?
Я ограничился кивком.
— Тебя вызвал кто-то один?
— Нет, князь. Они даже шлемы не снимают, демонстрируя, что действуют от имени всего ордена.
— Прекрасно… — княжич заговорил громче, обращаясь к крестоносцам. — Согласно рыцарскому кодексу, если это не поединок чести между двумя воинами, то каждая сторона может выставить любое количество бойцов. Сколько посчитает нужным. Верно, рыцари?
Немцы загудели между собой о чем-то вполголоса. Потом «рогоносец» наклонил голову, словно собрался забодать нас. Кивнул, значит.
— Ja. Это есть ферно…
— Тогда я предлагаю изменить условия поединка. Зачем стольким доблестным воинам ждать очереди, если можно сразиться всем и сразу?
— Бугурт?[51]— сообразил тевтонец.
— Да, — подтвердил княжий сын. — Надеюсь, вы не станете возражать, если мы присоединимся к поединку?
— Вы есть друзья?
— Конечно, — ответил Лев Ольгердович и протянул мне руку. — Надеюсь, боярин, ты примешь мою дружбу? Хотя бы на время.
— Сочту за честь…
Странно, но я вспомнил его не после того, как услышал имя, которое мне называла ведунья Мара, а только сейчас, когда наши ладони соприкоснулись. А еще я вспомнил, что на той же ладони, которой я скреплял дружбу, кровь его брата. Пусть и пролитая ненароком. И от этого мне сделалось немного не по себе.