Евангелие рукотворных богов - Вадим Вознесенский

Ключник не отреагировал – запотевшая маска и толстый шарф все так же скрывали лицо.

– Отпускай заложниц. Я сдержу слово, потому что даже если ты не был измененным, то теперь стал им.

Ключник не отреагировал – похоже, все его силы уходили на сохранение равновесия. Мутанты забрали женщин, тех, кого привел Рахан, и тех, кто оставался для обеспечения безопасности отряда, и побрели на север, в центр города.

Удалившись на приличное расстояние, Тарас обернулся:

– Так издохни теперь в корчах, проклиная тот миг, когда появился на свет!!!

Тут Ключник засмеялся. Глухо, словно материал шарфа плотным кляпом забил рот, как будто изнутри настойчиво рвалось наружу впитанное телом зло.

Тарас сплюнул и пропал во тьме, а Ключник закашлялся.

– Что там было? – почти хором спросили Брат и Стерва, когда скрылась из вида спина последнего метаморфа.

Ключник покачал головой.

Когда-нибудь потом, если останется жив, он расскажет. Расскажет об одном из ликов ада. Сейчас он не хочет. Не хочет и не может.

Ключника повело, солдат схватил руками воздух и рухнул бы навзничь, не окажись под ладонью хрупкого плеча Кэт. Поэтому он просто упал на колени. К нему бросились все, и быстрые пальцы девушек уже сорвали маску, открыв безжизненно бледное лицо, опухшие слезящиеся глаза и кровоточащие ноздри. Рахан прохрипел бескровными синими губами, чтобы друзья держались от него подальше, и белесые волдыри лопались на его щеках, источая бесцветную жидкость. Потом был спотыкающийся бег через кладбище-парк, когда Брат с Русом тащили калеку под руки, Кэт на ходу сдергивала с него одежды, а Стерва с Ванко двигались в отдалении, подчиняясь распоряжению проповедника. Парк, улица, дамба над застоявшейся мутной жижей, отматывается назад череда событий, аллеи острова Юность и песчаный пляж, ласкаемый относительно чистыми водами реки. Там нагого Ключника ввели в поток, и Кэт, прогнав остальных на сушу, долго совершала омовение. Она то поддерживала солдата, то опускала в воду, бросала в лицо пригоршни брызг, шепча нараспев незнакомые молитвы, очищая плоть в извечном обряде от въевшейся скверны.

Позже на покачивающейся лодке отряд переправился на другой берег и остановился в небольшом, неплохо сохранившемся домике. Именно там и тогда Кэт впервые отвела Ключника в отдельную комнату и оставалась с ним всю ночь…

Притча слепого старца, псалмы из священной книги. Что это? Проблески воспоминаний о событиях, участником которых был теперь дряхлый герой? Быть может, отголоски настоящего одной из реальностей – эфемерные обрывки снов? Видели сейчас уже мертвые глаза воочию, как обманчиво медленно, в рокоте боевых колесниц, черными молниями вонзаются в небеса адские стрелы смертных, способные поразить богов? Откуда такая уверенность, что безграничное могущество всегда уравновешено досадной уязвимостью гигантского колосса, попирающего твердь хрупкими стопами? А может, эти озарения – пророчества способного заглянуть вперед сквозь завесу времени? Никогда не спеши с выводами, ибо все слышимое – не что иное, как обрывки фраз.

Рой. За кажущейся хаотичностью движений – отточенная рациональность, четкая субординация и холодный расчет. Каждая особь – винтик гигантской машины, не знающей сбоев и поломок. Механизм не испытывает жалости, не терпит привязанностей и не понимает чувств. Разрушение – единый удар, где в беспорядочном мельтешении каждая точка находит жалом лишь ей одной положенную цель. Созидание – общий порыв, бездумное действо единиц, непостижимой мозаикой выполняющих алгоритм миллиарда циклов. Могущество, созданное стремлениями безликой массы. Единица – ноль, но множество единиц – бесконечность. Мастодонт, крушащий бивнями скалы, в ужасе бежит, почувствовав за многие мили бесстрастную необузданность маленьких членистоногих. Рой. Они – сила. Все – бесполые касты выносливых фуражиров и безжалостных солдат, старательных зодчих и участливых нянек, несостоявшиеся самки охраны и творческие бездельники-самцы. Разумные, хоть их общественное поведение больше похоже на выстроенную миллионами лет эволюции инстинктивную программу. Коллективное сознание, коммуникативные ценности и безразличное пренебрежение ко всему, не связанному с Семьей, – чуждый, трансцендентный разум, не допускающий даже мысли о паритетном сосуществовании видов. Никакой политики – беспрекословное уничтожение конкурентов, не бездумное, практичное, доведенное до виртуозности. Уничтожение, но не истребление – прагматичная логика найдет унизительное применение в сложной организации роя даже растоптанному оппоненту. Есть в мироздании что-либо, способное противостоять им? Лишь соперничающие в жажде порабощать сородичи. И дрейфуют, выныривая из ниоткуда, испещренные сотами инкубаторов величественные кочевья-гнезда, роящиеся в поисках очередного мира-улья. И тысячи бойцов, абсолютно неразумных в обычном понимании, в любой момент готовы обратить свою врожденную ярость против бессмысленно сопротивляющихся аборигенов. И перечеркивают изумрудные, багровые, лазурные и шафрановые небеса множества миров стройные силуэты неуязвимых летательных аппаратов, таких же древних, как и сама раса скитальцев. Стремительные тела, не живые и не мертвые, порождения инородной науки или до неузнаваемости преображенные, извращенно модифицированные оболочки некогда прекрасных существ, плоть, пораженная всесильными паразитами? Ответ на этот вопрос давно уже стерся из генетической памяти всепожирающего сообщества, как не несущий полезной нагрузки, никчемный с точки зрения процветания вида. Только благосостояние Семьи и все, что с ним связано. Общие желания, общие цели, общие методы, подчиненные единой воле конкретного существа. Всемогущей Прародительницы, Царицы, Матери.

И конечно, божество в подобной культуре может быть только одно – Она, сочетающая в себе и элементарное, и сверхъестественное.

По правую руку – стена, уходящая вертикально вверх, слева – зеленое море Тункинской котловины и синяя лента реки. Отряд шел споро. Когда Брат вел пальцем по желтой бумаге карты, прочерчивая линию предполагаемого маршрута, он сказал, что путь вдоль Тункинских гольцов в долине реки Иркут окажется самым легким участком их странствия. Порядка четырехсот верст на запад по сносной дороге, через богатую дичью местность действительно дались без затруднений. Шли по предложенной Ключником схеме – два дня марша верст по сорок, потом дневка, отдых и пополнение припасов в окружающих лесах. Надо сказать, сам Рахан двигался с напряжением. Его мучили одышка и частые носовые кровотечения, общий темп он еще держал, но об участии в охоте и ночных караулах речь идти не могла. И без того обезображенное лицо выглядело теперь еще страшнее – к змеящимся рубцам и мертвому глазу добавились ожоговые шрамы, очерчивающие следы от маски, которую надевал солдат в театре. На одной из ночевок, через силу давясь густым наваристым бульоном, он рассказал об ужасном святилище метаморфов.

Мрачные стены, вылизанные давним пожаром, встретили человека гнездящимся по углам тревожным сумраком. Скудный свет в фойе театра проникал сверху, сквозь покрытые слоем пыли и гари, чудом уцелевшие толстые стекла. Искать, по словам Тараса, нужно было не здесь, а где-то в бесчисленных переходах, среди грязных подсобок, в темных лабиринтах подвалов. Проблема была в том, что все, кого надо было вывести из дышащего смертельным излучением здания, находились в разных местах, в неравной мере поглощая тот яд, что определил для них изощренный Вий. Тот умел управлять трансформой, говорил Тарас, возможно, теперь уже мертвый жрец действительно лучше других ощущал течение и последствия мутаций, быть может, ему было Дано, и он Видел. Но в чем были виноваты несчастные женщины, человек решительно не понимал. А еще, и об этом не говорилось, но человек твердо знал, что иначе нельзя, собирать по одной и водить следом по черным коридорам четырнадцать девушек не следовало. Это значит – либо выводить каждую, растрачивая драгоценное время и все больше подрывая собственное здоровье, или обнаружить местоположение всех, а потом самым безопасным путем организовать эвакуацию. При условии, если человек сам не падет в бессилии, вдохнув невидимой смерти. Даже не углубляясь в тоннели театра, гость этого места чувствовал порами, легкими страшную, напряженную затхлость, исходящую из нутра здания. Он не знал, почему здесь так. Он не был знаком с обычаями мутантов, их регулярными паломничествами в область Воронки, откуда нескончаемым караваном, надрываясь и сменяя изнуренных, тащили они жуткие трофеи, сувениры, сполна вобравшие в себя Гнев Божий. Начинать надо было с зала, где почти двадцать лет назад страсти зрителей питали искусство актеров, а эмоции выступающих, в свою очередь, проникали в души публики, где теперь аккумулировалась энергия страданий, возносясь с молитвами к безликим сущностям, обратившим свой взор на то, во что превратились верные жители Города.