Запертая в своем теле - Ким Слэйтер

Последние три года мы жили уединенно потому, что мне стали невыносимы люди. После исчезновения Эви Дейл и Бриони присылали карточки с выражениями соболезнования, писали письма, Дейл даже приезжал раз или два с цветами, но я просила маму отправить его обратно. Я не могла.

Не могла видеть его.

Единственная, с кем я не прервала общения и кто остается моей главной поддержкой и опорой после мамы, — это Тара. Но мы никогда не встречаемся, только говорим по телефону. Ей хватает своих проблем — рассеянный склероз с годами стал хуже, — и она, как никто другой, понимает мою потребность в уединении. С работы она тоже ушла — и из-за смерти Роба, и из-за своей болезни.

Джоанна Дикон, видимо, сама испугалась того, что натворила, потому что сразу уволилась из «Агентства недвижимости Грегори» и переехала в другой район. А теперь она — вернее, ее оболочка, больше похожая на шелуху, — лежит на больничной койке, и ответов на вопросы, что она сделала с Эви и почему, от нее уже не получишь.

Но ответы должны быть у Харриет Уотсон. Я это чувствую.

Полчаса спустя подхожу к автобусной остановке — я никогда не сажусь в автобус рядом с домом, боюсь, что меня узнают.

На улице морозно, иней на тротуаре блестит, как сахарная глазурь на пироге. Такую погоду особенно любила Эви: утром она отдергивала штору, выглядывала на улицу и кричала: «Мамочка, Джек-Мороз[25] приходил!»

На несколько секунд я воображаю, что она со мной, почти чувствую тепло ее маленькой ладошки в своей руке, слышу ее неугомонный стрекот «а как?» и «почему?», выдающий бесконечное любопытство к миру. Становится легче, но ненадолго.

Глаза начинает щипать, ощущение теплой ладошки тает; остаются только ледяные пальцы горя, стискивающие сердце.

Теперь, после того, как нашлось фото, я точно знаю: Эви жива.

Но где же она?

И почему две знакомые женщины забрали ее у меня?

Какой мотив у них был?

За короткую автобусную поездку я успела прокрутить в голове сотню разных сценариев предстоящей встречи и дать ответы на тысячи разных «а что, если…».

А потом меня осенило решение.

Оно нашлось само собой.

И оказалось очень простым.

Я стучу в дверь, и мне открывает Харриет Уотсон. Но я едва узнаю ее. Она стоит, согнувшись — спина колесом, плечи опущены, — как будто что-то тянуло ее изнутри, пока она не превратилась в ходячее подобие буквы С.

Ее волосы полностью поседели. Она по-прежнему в очках, но, кажется, совсем ослепла, потому что долго вглядывается в мое лицо, прежде чем узнает.

— Тони?

Я не отвечаю, но она все равно делает шаг в сторону, как будто ошеломленная тем, что видит меня, что я пришла спустя столько времени.

Едва переступив порог, сморщиваю нос. В доме буквально нечем дышать.

— Это канализация. Я уже привыкла.

Она врет — к такой вони невозможно привыкнуть. Наверное, в трубе сдохла крыса, а может, и не одна, и вода теперь не уходит, а застаивается. Но ведь это же вредно для здоровья, дышать таким воздухом… Впрочем, какое мне дело? Я пришла сюда не для того, чтобы раздавать хозяйственные советы.

— Пожалуйста, проходи, — говорит Харриет таким тоном, как будто я зашла к ней на чашку чаю.

Мы идем в гостиную. Там темно и душно. Ковер выглядит так, словно его не пылесосили уже несколько месяцев.

Хозяйка дома предлагает мне чай, но я отказываюсь.

— Я пришла рассказать то, что знаю, — говорю медленно, глядя ей в глаза. — А я знаю всё.

— Что ты знаешь, Тони?

— Я знаю, что ты помогала Джоанне Дикон. Это с твоей помощью она отняла у меня Эви.

— Я… я даже не знала, кто она такая, — заикается она в ответ. — Я… только когда увидела газеты, я поняла, что она лгала. Она задавала вопросы, много вопросов, но, клянусь, я не знала зачем.

— Я хочу знать только одно: где Эви?

— Ты не понимаешь. Я не помогала ей похищать Эви, я просто рассказывала кое-что. Отвечала на вопросы.

— Какие вопросы?

— Не помню. Я жалею о том, что случилось, но я ничего не делала намеренно. Я хочу стать твоим другом, хочу получить твое прощение…

Она бормочет что-то неразборчивое. Говорит со мной, а глаза так и бегают, то и дело устремляясь к потолку. Это нервирует, и приходится напомнить себе, что я пришла за Эви, что игру надо вести по-умному.

А еще я не должна забывать, что однажды эта женщина уже обвела полицию вокруг пальца. Не стоит ее недооценивать.

— Можно я схожу в туалет?

Она тут же вскакивает на ноги.

— Нет, извини, нельзя. Это всё из-за канализации.

— Можно мне хотя бы стакан воды?

— Конечно, сейчас принесу.

Следую за ней на кухню. Мы проходим мимо крутой темной лестницы, которая ведет наверх, и я готова поклясться, что как раз там запах особенно ужасный. Я даже зажимаю платком нос.

Кухня чистенькая, аккуратная, но очень ветхая. Шкафы вот-вот развалятся. Пахнет сыростью.

Харриет открывает кран, набирает в стакан воды. Пользуясь тем, что она стоит спиной, подхожу к большому столу, снимаю с крючка над ним ключ и опускаю его в карман. Надеюсь, что это ключ от черного хода.

Она поворачивается и протягивает мне стакан.

— Я так соболезную тебе в твоей утрате, Тони, поверь. Я не…

Молча выхожу из кухни. Мисс Уотсон бросается за мной следом, и я понимаю, что ее главная цель — не пустить меня на вонючую лестницу.

— Может, поговорим? — спрашивает она, блестя глазами. — Жаль, что все так вышло. Мне так нравилась Эви, она всегда была моей любимицей…

Я смотрю на нее и думаю про кухонный нож, который сунула в сумку, выходя из дома, — на всякий случай. Но нет, еще рано. Если я узнаю, что с Эви случилось самое худшее, вот тогда кто-нибудь заплатит за это. И пусть потом делают что хотят, я сама не захочу без нее жить.

Единственное, что еще держит меня в этом мире, — мысль о том, что Эви скоро найдется. А полиция пусть ищет простывший след и заново жует жвачку расследования, которое ни к чему не привело.

Надо сменить тактику; может быть, тогда я получу ответ…

— Даю тебе время все обдумать. Вспомни, какие вопросы задавала тебе Джоанна Дикон. Вспомни все, что сможешь. Завтра вечером я вернусь, и мы поговорим. Только так ты сможешь стать моим другом.