Другая Блу - Эми Хармон

Памела с Уилсоном спустились вниз, и я крадучись отступила, надеясь, что они меня не заметили. Нужно было зайти в квартиру и закрыть дверь, а теперь уже поздно, я себя выдам. Так я и стояла, застыв на месте, видя, как Памела закидывает руки Уилсону на шею, приподнимается на носочки, чтобы скользнуть поцелуем по губам. Я отвернулась. А нужно было смотреть, нужно было заставить себя признать, что это она – его девушка. А я – просто соседка. Проект. Или каприз? Я уже не знала, кто я для Уилсона.

– Увидимся в субботу? – спросила Памела.

Ответа Уилсона я не услышала, сосредоточившись на замке. Пожалуй, мне все равно, заметили они меня или нет. Я вошла и захлопнула за собой дверь. Когда несколько минут спустя раздался легкий стук, я хотела его проигнорировать. Это мог быть только Уилсон, но его появление могло только еще больше расстроить меня. Но я же была обычной девушкой. А парень, который мне нравился, стоял за дверью. Так что я открыла ему.

– Привет, – радостно поздоровалась я, будто не обратила внимания на увиденную сцену. Уилсон не выглядел довольным мужчиной, которого только что поцеловала подружка. Наоборот, он казался немного расстроенным. И напряженным. Я старалась не думать, что это может значить.

– Привет, – тихо ответил он. – Можно с тобой поговорить?

– Конечно. Мой дом – твой дом. Буквально. – Я повернулась и прошла в квартиру, чувствуя его присутствие. – Камилла только что уехала? – в открытую спросила я. Когда Уилсон не ответил, то я вопросительно обернулась.

– Камилла? – он ухмыльнулся, сложив руки на груди. – Ты только что спросила, уехала ли Камилла.

– Я так сказала? – нахмурилась я.

– Да. Ты назвала Памелу Камиллой.

– Хм-м-м. Оговорка по Фрейду, – немного смущенно пробормотала я. Тут не было моей вины. Я думала о поцелуях, а в последнее время они ассоциировались у меня с Камиллой… и «Золотыми девочками».

На кухонном столе стояла скульптура, над которой я работала в наш последний разговор, и Уилсон замер возле нее. Рассматривал внимательно, поворачивал ее туда-сюда, но я не смотрела на него, зная, что любое упоминание Камиллы должно было напомнить ему о том, что произошло между нами больше месяца назад.

– Скажи, что ты видишь в этой скульптуре? – спросил Уилсон спустя какое-то время, не отводя взгляда от чувственных линий на мореном красном дереве. Он почтительно проследил их рукой.

Я убрала лишнее, добавив легкости, вырезала углубления и мускулы, создав намек на любовников, слившихся в единое целое, но сохранив невинность и простоту переплетенных ветвей. Это было красное дерево, с древесиной натурального красно-коричневого оттенка. Я втерла немного темной политуры в одну ветку, и она поблескивала, точно шкурка черного камышового кота. Золотисто-красные тона смешивались с темными, как если бы я смотрела на нее против солнца. Другую ветку я ничем не красила, но отполировала и натерла так, что дерево засияло, как янтарь. В результате скульптура казалась сделанной из ветвей двух разных видов деревьев. И она говорила сама за себя.

Я отвернулась. Лицо вспыхнуло, во мне поднялась злость, а грудь сдавило непонятным чувством, которое всегда появлялось рядом с Уилсоном.

– Мне бы не хотелось.

– Почему? – Он казался искренне озадаченным моим отказом, ведь я всегда была рада обсудить с ним свои работы.

– К чему мне объяснять, как вижу я? Что ты сам видишь в ней? – сердито спросила я. Уилсон отнял руку от скульптуры и схватил меня за кончик косы, свешивающейся на грудь. Легонько дернул, намотав на руку.

– В чем дело?

– Ни в чем. Просто мысли заняты другим, – возразила я. – И мое искусство – не то, что я вижу. А что чувствую. И сейчас мне совсем не хочется обсуждать свои чувства. – Я попробовала выдернуть косу, но он только сжал сильнее, притягивая меня к себе.

– Я вижу соприкасающиеся тела, любовь и страсть, – ровно сообщил он. Я перестала вырываться и встретилась с ним взглядом. Он смотрел открыто и честно, но губы сжаты, будто знал, что переходит невидимую черту, которую сам для себя нарисовал.

– Неудивительно, что ты это видишь, – мягко заметила я.

– Почему?

Он не отводил настойчивого взгляда, и я неожиданно разозлилась. Да, я влюбилась в Уилсона, сомнений быть не может, но это не значит, что он мог играть со мной. И я уж точно не собиралась набрасываться на него с поцелуями, едва только Памела ушла.

– Ты только что провел вечер с Памелой, – мило напомнила я. – Она красивая женщина.

Его глаза гневно сверкнули, и он отпустил мою косу, поворачиваясь обратно к скульптуре. Явно мысленно считал до десяти. Что ж, если я его разозлила, он сам виноват. А что он думал я буду делать? Брошусь ему на шею, после того как он месяцами демонстративно игнорировал меня? Не в моих правилах. А может, он считал наоборот. Я несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь не обращать внимания на возникшую между нами напряженность. Она сгустилась до такой степени, что ее можно было резать и подавать, полив сверху большой порцией отрицания. Уилсон взъерошил волосы и прошелся по квартире, чтобы быть от меня подальше.

Я осталась стоять на месте, ждала, какой будет следующий шаг. Что вообще он тут забыл? Он, похоже, тоже не знал. Когда Уилсон снова взглянул на меня, в глазах читалось что-то похожее на мольбу, будто он должен был в чем-то меня убедить.

– Ты сказала, что твое искусство – то, как ты чувствуешь, а не как ты видишь. Я сказал тебе, что вижу я. Теперь скажи, что чувствуешь ты, – попросил он.

– О чем мы говорим, Уилсон? – отозвалась я. Подошла к нему, держа руки в карманах. – Мы говорим о скульптуре? – Он наблюдал за моим приближением, но я не остановилась, пока едва не уперлась в его ботинки. – Если мы говорим о скульптуре, что ж. Я вижу желание, единение, любовь, которая занимает все пространство, – сказала я тоном гида в музее, подчеркнув слово «пространство». – Что я чувствую? Это легко. Я работала весь день. Я устала. И хочу есть. И мне не нравится Памела. Ну вот. Это я и чувствую. А как насчет тебя?

Уилсон посмотрел на меня так, будто хотел взять и трясти, пока у меня не застучат зубы. А потом просто покачал головой и пошел к выходу.

– Прости, что спросил, – вздохнул он. Голос звучал устало и обреченно, как у тех отцов из сериалов, пытающихся справиться с дочкой-подростком. – Спокойной ночи, Блу.

Я была слишком озадачена и сбита с толку, чтобы ответить. Он вышел из квартиры, больше ничего не сказав.

На завивку волос я потратила до смешного много времени. А когда закончила, они спадали мне на спину сияющими темными волнами. Очень аккуратно я нанесла драматический макияж, который не использовала уже несколько месяцев. То, что нужно для художника на его первой выставке. Я даже позволила себе купить коктейльное платье, голубое со стальным отливом, под цвет глаз. Цена была нормальной, и я очень надеялась, что оно не будет смотреться дешево. С короткими рукавами-«крылышками» и вырезом под горло, оно оставляло спину открытой почти до талии. Хоть и обтягивающее, оно было длиной мне ровно до колен, не слишком узкое или откровенное. И еще нашлись подходящие босоножки на высоком каблуке. Так что я считала, что выгляжу отлично, и даже тихонько взвизгнула от радости, когда закончила все приготовления. Из зеркала на меня смотрела повзрослевшая девушка, соблазнительная, но и утонченная, как Тиффа. Замерев под дверью, я прислушивалась, не вышел ли Уилсон. Если они с Памелой ужинали с ее родителями, он точно скоро уедет. И ждать пришлось недолго. Уилсон закрыл дверь и начал спускаться ровно в 6.30 вечера.