Фантом памяти - Александра Маринина

- Давайте, - с недовольным вздохом согласился я. - Мыможем поговорить о вашей соседке и ее детях?

- Вполне, - усмехнулась старуха. - Но помните: толькодо определенного предела. И не вздумайте обижаться, как вы это только чтосделали, когда я вас остановлю.

Черт, надо же, заметила... Придется последить за собой, а тосо своими амбициями того и гляди лишусь потрясающего собеседника.

- Скажите, Мария, ваша соседка была замужем?

- Неоднократно. У нас не принято регистрировать браки,но у Анны были мужчины, с которыми она была близка.

- И что, они ее бросали? Или она их выгоняла?

- На языке ваших понятий это называется"вдовствует". Ее мужчины были отчаянными людьми, ничего не боялись,лезли в самое пекло.

- Боже мой! Неужели все ее мужчины погибли?

- Все до единого, - подтвердила Мария. - Над Аннойвисит рок. Вокруг нее постоянно вьются мужчины, она ведь очень привлекательна,правда? - Я молча кивнул. - Вот они и летят, как мотыльки на огонь. Анна их неприваживает, она знает, какая судьба их ждет, этих бедолаг. Она знает, что у неепланида такая - нести погибель каждому, кто слишком близко к ней подойдет. Аони все лезут и лезут, глупцы! - Старуха с досадой махнула рукой.

- Но ведь они-то не знают, что у Анны такаяособенность, возразил я, пытаясь защитить красивую старухину соседку.

- Да знают они прекрасно, в деревне все это знают ивсех приезжих предупреждают.

- Меня никто не предупреждал.

- А вот это неправда! - Мария погрозила мне пальцем, накотором сверкнул кроваво-красный рубин в платиновой оправе. - Вас предупредилив первый же день, еще вчера.

- Да нет же! Никто ничего мне не говорил.

- А бармен? Разве он не сказал вам, что дети Аннынеприкосновенны?

- Сказал, - растерянно признался я. - Но это же детиАнны, а не она сама. И вообще...

- Голубчик, вы не умеете слушать. Просто удивительно,что вы ухитрились стать таким известным композитором. Где ваш слух? Где вашечутье? Вам сказали, что дети Анны отличаются от всех остальных детей, которыхвы можете здесь встретить. Отличаются принципиально. Их никто не может тронуть,их никто не может обидеть. С ними не может случиться ничего плохого. Что изэтого следует?

- Не знаю. А что?

- Да то, голубчик, что их мать находится здесь наособом положении. И вы должны были начать думать - почему. А вы этого несделали и продолжаете оценивать Анну точно так же, как оценивали бы любуюдругую женщину в своем родном городе, в привычной вам среде. Вас предупредили,но вы не услышали.

- И много таких, как я, которые не слышат? - ясодрогнулся при мысли о том, что еще сегодня утром подумывал о том, как бы мнезатащить Анну в постель. Хорошо, что старуха меня вовремя вразумила.

- Увы, дорогой мой, много. Я бы сказала, большинство.

- Но мне вы сказали об Анне так, что не понять и неуслышать невозможно. Почему же вы не говорите точно так же всем остальным?Почему не кричите во весь голос, не предупреждаете их о смертельной опасности?Почему допускаете, что они сближаются с Анной и погибают?

- Я говорю, - печально проговорила Мария. - Я кричу. Япредупреждаю. Но жизнь человека - это непрерывная цепь выборов, которые онделает каждое мгновение своей жизни. Повлиять на чей-то выбор я не могу. Это нев моих силах. Мужчины сами делают свой выбор. Они все знают, все понимают, всевидят и слышат. Но они выбирают Анну, а не меня. Мы дошли до черты. Пора менятьтему...

Утро вырядилось в самую радужную одежку, дразня моеизмученное сознание красным цветом ожидаемой наконец-то стабильности, оранжевымволнением предстоящих встреч с Мимозой (как-то она теперь себя поведет?!),солнечно-желтой радостью жизни, окрашенным в цвет зрелой зеленой листвыудовлетворением от того, что я так удачно вывернулся из конфликта с Бегемотом ис маман. Предвкушение работы над текстом неустановленного жанра и желаниевыплеснуть в нем непонятно откуда берущиеся мысли цвело во мне насыщеннымголубым цветом, а сами мысли и сладкое недоумение по поводу того, откуда они,собственно говоря, берутся, виделись мне (точнее, ощущались) темно-синими. Ипульсирующей точкой в центре фиолетового (моего любимого) круга звенела в моейдуше уверенность в том, что у меня все получится, я все смогу, у меня хватитсил и способностей на все, что бы я ни задумал и ни затеял.

В холле первого этажа с семи утра работал киоск с прессой,книгами и канцтоварами, именно туда я и помчался, быстренько побрившись ипочистив зубы. Купил все газеты по списку, накануне оставленному Мусей.Отлично! Все опубликовано, и под самыми кричащими и интригующими заголовками.Не заметить невозможно, глаз непременно наткнется. Но что меня поразило, такэто мои фотографии. Я даже не подозревал, что так хорошо выгляжу, хотя и виделсебя в зеркале по нескольку раз на дню. Правильно говорят, что на фотографиичеловек всегда видит совсем не то, что наблюдает в зеркале. Я действительносильно изменился. Не в том смысле, что посреди, как говорится, полного здоровьявдруг заделался голливудским секс-символом, нет, конечно. Но я стал совершеннодругим. Из мягкого, углубленного в себя интеллигента превратился вжестковатого, уверенного в себе самца. Неплохо, очень неплохо!

До завтрака я успел по диагонали просмотреть публикации освоей вчерашней пресс-конференции и с гордо поднятой головой отправился встоловую. На быстрые результаты я не рассчитывал, понимал, что это только ятакой энтузиаст свежей прессы, все остальные обитатели нашей богадельниотправятся за газетами много позже, поэтому реакцию следует ожидать не раньшеобеда.

Что-то сегодня мои сотрапезники невеселые. Ну ладно -Мимоза, ее вчера Бегемот накачал свежей и неожиданной информацией, аЧертополох-то чего куксится?

- Нас теперь четверо, - с кислой миной сообщил мнеПавел Петрович. - На редкость неподходящая личность для нашей компании. Вчераза ужином подсадили за наш стол. А вы что же, Андрей, вчера опять голодали?Почему не ужинали?

- Общался с журналистами, - скромно потупившись,ответил я. Нельзя так долго уклоняться от интервью, это вызывает нежелательныеслухи, домыслы всякие. Лучше уж самому все сказать, чем потом читать о себенебылицы.

- Что вы говорите? - Чертополох заметно оживился и дажежевать перестал. - Вы давали интервью? И когда будет напечатано? Я непременнопрочту.

- Обещали сегодня.

- В какой газете?

Я, изображая смущение, перечислил несколько самыхпопулярных.

- Обязательно пойду куплю, - с горящими глазамипообещал Еж Ежович. - Вам тоже купить, Леночка?

- Спасибо, Павел Петрович, - вымученно улыбнуласьМимоза, - не хочу вас затруднять, я сама.