Сингапурский квартет - Валериан Скворцов

— Пожалуйста, прошу вас, разрешите ему принять, мадам Шемякин, говорил застенчиво Вексельштейн протестовавшей маме. — По всей вероятности, это будет полезно и твоему папе, Бэзил… Миссис Шемякин, не так ли?

Отец продавал кровь китайской лечебнице. В трех кварталах от Китайской улицы, на Конной, обычно пустынной ранним утром, Бэзил трижды в неделю ожидал отца с велорикшей у госпитального барака. Побледневший, осунувшийся отец полулежал в коляске, которую велел везти тихо, и рассказывал что-нибудь забавное о богатых китайцах, покупавших его кровь.

— Ни один мандарин не согласится расстаться с оперированным аппендиксом. Его кладут в баночку со спиртом, где он и хранится столько, сколько понадобится, пока не придет время положить это сокровище вместе с хозяином в гроб. Бедняк умрет от истощения, но ни за какие блага не станет донором крови. Перед небесным Нефритовым императором благочестивый верующий обязан предстать в полном комплекте. Ну, а мы без предрассудков… Как насчет того, чтобы завернуть в амбулаторию на Малой Сквозной? Там покупают скелеты по завещанию. А? Хотя, наверное, много не дадут. Скелетов и без завещаний в наши дни с избытком…

— А как же евнухи, папа? Которые при императорском дворе? Куда девается отрезанное у них?

Отец хмыкнул.

Наверное, туда же, куда и аппендиксы… Что ты читаешь теперь?

Бэзил научился читать рано, ещё в три года.

— «Набат поколения», «Сердце и печень Конфуция и Мэнцзы», «Армия и революция», «Оглянись»… На китайском. У соседской стряпухи остались от покойного мужа.

— И разбираешь без словаря? Не привираешь?

— Чунь сказала, что у меня каменный живот.

— Каменный живот?

— Ну, да. Она считает, что память у человека в животе. А у меня память хорошая…

Отец опять хмыкнул. Потом, как всегда, моментально помрачнел.

— Эх, ты, русский человечек… Тебе бы про Илью Муромца, а ты — печень Конфуция…

Когда мама укутывала отца в овчинный тулуп на продавленном диванчике, он смешил её, рассказывая, как на приеме состоятельные китаянки заливаются краской и опускают глаза, показывая на фигурке из слоновой кости, где ощущают боли. И быстро засыпал. Лицо его становилось бесцветным.

— О, Господи, — говорила мама. Она подолгу смотрела в окно на пустынную Модягоу.

После ночи, когда Бэзил увидел первый в жизни сон, отец исчез на полгода. Мама уволилась из «Маньчжурия дейли ньюс». Вексельштейн приехал на Модягоу на мотоцикле, в клетчатых галифе, в жестких крагах на икрах и руках. Уговаривал остаться в редакции, говорил, что и ему противно публиковать ерунду, да что делать… Мама сказала, что пока перебьется.

Отряд русских наемников, в котором Николай Шемякин считался фельдшером, в ходе бестолкового боя попал в окружение близ Ичена в провинции Хубэй, был рассеян и затем частью уничтожен, частью пленен. Продев проволоку под ключицу командиру отряда поручику Неелову, а остальных нанизав на неё ушными раковинами, солдаты погнали русских наемников, подкалывая штыками, на север, на продажу. В четвертую ночь, сползшись на мокрой глине в кружок, голова к голове, каждый отгрыз соседу ухо. Разоружили конвой, захватили три автомобиля и на них умчались «к своим» в сторону Ухани. За автомобили, захваченные документы и лихой рейд получили от китайского хозяина полуторную плату, которая вместе с содержимым казначейского ящика, взятого вместе с документами и скрытого от хозяина, обеспечила каждому безбедное существование года на три.

— Меня спасли ты и твоя мама, — сказал отец Бэзилу. — Вы ждали, вот я и вырвался…

Потом начался долгий путь по Азии, завершившийся для отца в Маниле, на Филиппинах. Он покончил жизнь самоубийством. Мама умерла в чужой для неё России, куда Бэзил привез её в девяносто втором. Она вспоминалась теперь всегда одной и той же — такой, какой была в Харбине: юной, возле виадука и ресторана «Модерн» на Китайской улице, в шелковом платье, белой панаме, с лодыжками, обвитыми тонкими ремешками туфелек. Остальное куда-то ушло, вытеснилось…

Все это было прошлой, теперь далекой осенью — и Голицыно, и обманувшая ожидания московская случайная дама, и Шлайн с пачкой долларов, и воспоминания… В Бангкок он вернулся в октябре прошлого года вместо ноября по плану…

Повесив на место трубку телефона-автомата на выходе из зала прилета в сингапурском аэропорту Чанги, Бэзил Шемякин помедлил, выжидая, пока «тойота» представительства московского холдинга с финансистом Севастьяновым на заднем сиденье выберется из пробки перед выездным шлагбаумом аэропортовской стоянки. Ефим Шлайн не очень-то ловко наводил тень на плетень в Голицыно, скрывая имя своего героя…

Севастьянов. Так прозывался теперь шлайновский самурай из самоучек, беглец-везунчик, борец за прогресс в международных расчетах и авантюрье Войнов.

Зачем вот только тертый Шлайн затевал эту дешевую игру на рассвете в Голицыно?

«Тойота» представительства скрылась из вида. Шемякин поднял руку, подзывая такси.

3

С плаката авиакомпании «Галф эйр» над конторкой араба-приемщика в гостинице «Стрэнд» улыбалась белозубым ртом и огромными зелеными глазищами стюардесса в голубой чалме и желтом бурнусе. Недорогое место давно обжили постояльцы, прибывающие в Сингапур с Юга или Востока. Пока шло оформление, портье с оторванным и пришпиленным булавкой к плечу аксельбантом не без умысла караулил чемодан Бэзила — рассчитывал на чаевые.

Из огромного окна номера на четвертом этаже открывался вид на цементный двор, заставленный велосипедами и мопедами. Внизу громоздились пластмассовые ящики из-под бутылок. Мыльный ручеек бежал вдоль тронутой плесенью стены, сквозь цоколь которой пробился хилый кустик какого-то растения. Его орошали брызги из сливного патрубка кондиционера, укрепленного на ржавом кронштейне.

Пейзаж, конечно, не вдохновлял, но более веселый — в гостинице на берегу залива и с видом на закат и восход — обошелся бы на сотню дороже, а трогать выданную Шлайном пачку ради подобных пустяков не стоило. Бэзил вообще не был уверен, что в это появление в Сингапуре ему придется заниматься Севастьяновым

Он снял трубку и вызвал оператора.

— К услугам, сэр…

— Мне нужна Москва. Телефон в Москве…

Без ответа его перебросили к телефонисту на центральной станции Сингапура, который скороговоркой выпалил:

— Оплата здесь, в Сингапуре? Ваш номер?

— Это Шемякин, — сказал Бэзил дежурной в газете, когда его соединили. Где-то очень далеко, за Гималаями, морями, пустынями и географическими зонами, почти возле больницы, в которой лечили Наташу, голос отрикошетил и вернулся.

— Кто это? — донеслось следом.

Наверное, вопрос дежурной тоже отрикошетил, потому что она крикнула снова:

— Да кто это? Шемякин? Вы? Алло! Сингапур!

— Я… Вызовите меня сразу после того, как мы сейчас разъединимся… Гостиница «Стрэнд», номер телефона… комната четыреста четыре.