Смерть и приключения Ефросиньи Прекрасной - Ольга Арефьева

Она выразила свои чувства непропеченной улыбкой и угловатым поклоном вверх (так как лежала на спине). Из могил полезли сырые люди, перемазанные глиной. Ефросинья сделала страшное лицо и сбежала в карточную игру.

Трехмерность

— Я стала трехмерной только ради того, чтобы можно было есть, танцевать и обнимать другие трехмерные тела. В трехмерности много достоинств, но всё портит тяжеловесный способ перемещения. Метр за метром, шаг за шагом. Таскаешь тело, как большую упирающуюся лошадь, кормишь ее, а в двери всё время стучатся. Ты ждешь, когда придет твое время, а оказывается, что не надо было ждать, а надо было действовать. Даже холодильник включается сам по себе, а не когда его просят. И у лампочек есть собственные планы относительно твоего будущего — при свете оно будет проходить или при звуке. Город шахматных фигур — это упорядоченное образование из карт рубашками вовнутрь. Играя в карты, надо быть таким же проницательным, как рентген, как засыпающая память без одной ноги.

Ефросинья надела рубашку вовнутрь и сразу почувствовала себя зеленой и плоской. И мысли стали соответствующими: ходить с бубей, брать прикуп. Золотое кольцо на пальце Бога поблескивало. Богом казался тот, кто был выше на одно измерение. На самом деле это был держатель колоды. Система координат создалась ненадолго на время игры. Мир развернулся по своим правилам. Черные убили белых. Козыри побили простые фигуры.

Короли переженились на пешках, тузы затвердели в своих заблуждениях. Массовым действиям отводилось место в углу шахматной доски. Игра закончилась ходом коня, ей захотелось горячего какао, и она шагнула домой.

Одностишия Иеронима Инфаркта

Сморкаясь в штору, отставлял мизинчик…

Я — гений? Я — талант? Да что вы! Впрочем, впрочем…

А головная боль сегодня в жепе…

Он испугался мыслей с непривычки.

А началось всё так: меня зачали…

Чего хочу, то и не буду делать!

Я ураган. Неважно, что в стакане.

Немножко б терпенья… И СЕЙЧАС ЖЕ!!!

Он был не просто лыс, а как-то сложно.

Нет логики во мне. Но нет ее и выше…

Серьезно всё — лишь если в это верить.

Комар гордился званием вампира.

Всё сублимация. И одностишья — тоже.

Нет, мне не стыдно быть самим собой!

Как много ложных целей мы достигли…

«Кавычки незакрыты, будто дверь…

Он жадный. И лежит он в двух могилах.

Пёс по команде «фас» уселся в профиль.

Способностей лишен. Но сразу гений.

Котов люблю. Особенно душить!

Зовите меня просто — Ваша Светлость.

Как жалко, что меня тут не стояло…

Тогда это была почти что правда!

Как интересно быть неполноценным!

Мне во-он того, чего там все хвалили!

А одностишья — это экономно!

Секс — хорошо. Но день рожденья чаще.

Граматику щитал тераном духа…

Адские страдания

Ефросинья зашла в дом и почувствовала, что кто-то в гостях. На шкафу тихо сидел буквозубый джентльмен и смотрел в потолок. Его рот был поджат и выглядел куриной гузкой. Слова выпадали из него по одному, как яйца, и смысл вылуплялся из них чуть позже произнесения. Она смотрела за двойным временем этого лица и пыталась поймать резкость изображения.

— На ступенях нельзя оглядываться, иначе тебя прочитают, а за прочитанных нельзя ручаться. Человекообразные буквы — не единственные в Поднебесной. Есть еще письменность растений, грибов и отдельно — реликтовых млекопитающих. Думаешь, только тебе есть что сказать удивленной мелованной плоскости? Глупости и ничего больше, крашеные волосы и любовные подпрыгивания. Я рос в трех мирах одновременно и нигде не встречал ничего более умного, чем кнопка «делит». Не считай себя исключением, уникумов показывают по телевизору и заспиртовывают в кунсткамере. Ты же не готова нырнуть в формалин? По внешним признакам ты напоминаешь, конечно, и уссурийского тигра, и табуретку, но внутри ты всё та же мировая плесень, озабоченная бессмертием собственной какашки. Ешь перец и будешь как бабушка Ленин!

Ефросинья придала серьезный вид своему носу и стала молчаливой галлюцинацией. Ей захотелось сладкого, и она оглянулась в поисках пчел. Вместо этого нашла яблоко в кармане.

— Не забывай, что тот, кого ты придумываешь, придумывает тебя. Еще никто не выходил живым со страниц фолиантов. Зато сутулость и близорукость продаются в каждом магазине за углом налево. Влюбленные встречаются перед книжными лавками до тех пор, пока у нее не порвутся колготки, а у него не польются сопли. Вот тут-то и становится ясненько, кто чего стоит! Надеваешь усмешку набок, как шляпку, а очевидности тут как тут, хватают тебя за руки и волокут в чужую игру.

В окно заглянула луна, и с гостя по частям начало отваливаться лицо — сначала лоб, потом глаза, потом щеки, губы и подбородок. Сухой ум падал кусками на пол, и его тут же растаскивали муравьи. Черный покойницкий костюмчик стал на глазах разваливаться лоскутами и истлевать. В лунном свете остался один скелет, смотреть стало резче и понятней, а Череп горестно продолжал, шевеля буквами на зубах.

— Существует вещь-в-себе и вещь-вне-себя. Примером служит мавзолей. В первом случае интеграл берется сверху вниз и ничего не дает: покойник не может убежать в землю, далее если очень захочет. Он служит предметом преклонения колен, а его мнения никто не спрашивает. Каждые полгода ему заказывают новый костюм и подновляют восковые руки. Но насколько он был бы счастливее, если бы просто танцевал! Ты же знаешь, мертвый может танцевать! — Он высморкался из дырки на месте носа и закурил, выпустив дым из глазниц. Голос его стал плаксивым.

— Я бы поел пирожка, но некуда, я бы стал целым, да незачем, я бы спел и сплясал, но кому? Всё, что у меня осталось — привычные жесты, поджигание спички, вынимание сигареты.

Ефросинья с аппетитом жевала яблоко, механически кивая в знак согласия и глядя на скелет бессмысленными глазами человека, которому очень вкусно. Из его глазниц вдруг выглянули зверьки, и он зашипел «ДАЙ!», громко сгремев со шкафа. Она выдернула себя из его ставших цепкими костяных пальцев.

— Ну на, чего прыгаешь?

Он заплакал без звука и слез, осторожно взял огрызок яблока, как живую птицу за бока, и ничего не сказал. Положил на зубы и стал осторожно раздавливать. Кусочки яблока распадались на части, проваливались сквозь череп, грудную клетку и таз, падали на пол в испуганную шумом тень.

— Ты знаешь, — уже тихо сказал скелет, — я ведь при жизни был наркоманом. Когда умрешь, так хочется наркотиков! Но нет вен, чтобы колоть, нет рта, чтоб глотать, нет легких, чтоб курить! Адские страдания!

Лицо собаки

Ефросинья вышла ужинать во двор с видом на то самое море, где она когда-то так горячо молилась о любви. Любовь пришла — и что? «Нет никакого удовольствия в том, чтобы быть перчаткой на чьей-то ноге», — гласил текст известного романса, мелодию она забыла.