Ты не виноват - Дженнифер Нивен

Эмбрион говорит что-то насчет симптомов, гипомании[6]и транзиторном психозе[7], но тут звенит звонок. Я резко поднимаюсь со своего места, может быть, даже чересчур резко, и в то же мгновение стул откатывается в сторону, припечатываясь к стене. Я зависаю на некоторое время и смотрю вниз с высоты своего роста, рассуждая, можно ли этот эпизод считать проявлением агрессии, в особенности, учитывая мои размеры. Я не успеваю извиниться и объяснить, что все произошло случайно, как Эмбрион вскакивает со стула.

Я поднимаю руки вверх, словно сдаваясь, потом протягиваю ему ладонь, словно оливковую ветвь. Проходит минута, прежде чем он решается пожать ее. Но потом, вместо того, чтобы отпустить ее, он дергает мою руку, привлекая меня к себе, и мы оказываемся нос к носу. Но если учесть разницу в росте, его нос упирается мне в грудь. Он говорит:

– Ты не один.

Мне хочется возразить: «Вот как раз и один. Частично проблема и состоит в том, что все мы одиноки, попав в ловушку собственных тел и мозга, и та компания, которая встречается в нашей жизни – лишь проходящая и поверхностная». Эмбрион тем временем еще крепче сжимает мою ладонь, и я начинаю волноваться о том, как бы у меня не хрустнули кости.

– Наша беседа не окончена, – заявляет он.

На следующий день после урока физкультуры ко мне подходит Роумер и небрежно, еле слышно бросает: «Фрик». Вокруг полно других ребят, но мне все равно. Я даже не задумываюсь на эту тему. Дальше происходит вот что.

В мгновение ока он оказывается прижатым к шкафчикам, я держу его за горло и душу до тех пор, пока его лицо не начинает багроветь. Позади меня стоит Чарли, он пытается оттащить меня, вскоре появляется и Каппель со своей битой. Но я не отпускаю его, теперь мне даже занятно смотреть, как пульсируют его жилы на шее, как его голова становится похожей на электрическую лампочку, горящую в полный накал, может быть, даже слишком уж ярко.

Оттащить меня им удается только вчетвером, потому что мой кулак становится стальным. Я лихорадочно соображаю, и в мозгу вертится: «Ты вынудил меня сделать это. Ты сам виноват. Это только твоя вина, твоя вина, твоя вина».

Роумер падает на пол, а меня тащат в сторону. Я встречаю взгляд Роумера и произношу:

– Ты больше никогда не посмеешь называть меня так.

Финч звонит мне после третьего урока и говорит, что будет ждать возле реки. Он хочет, чтобы мы поехали на юг в Эвансвилл посмотреть домики-гнезда. Это небольшие хижины, выстроенные из молодых саженцев и другого лесопосадочного материала, созданные художником из Индианы. Они в буквальном смысле похожи на птичьи гнезда, только для людей, с окошками и дверьми. Финчу хочется посмотреть, что от них осталось. Находясь там, мы могли бы пересечь границу с Кентукки и сфотографироваться так: одна нога в Кентукки, другая в Индиане. Между прочим, мы могли бы сделать подобные снимки и с другими штатами: Иллинойсом, Мичиганом и Огайо.

– А почему ты не торопишься на урок? – интересуюсь я. В волосах у меня один из подаренных им цветков.

– Меня исключили из школы, я приехал сюда только из-за тебя.

– Исключили?!

– Ну, соглашайся скорей. Скоро стемнеет, да и бензин у меня сгорает, пока мы с тобой беседуем…

– Туда ехать часа четыре, Финч. Пока доберемся, уже будет темно.

– Нет, если поедем прямо сейчас, успеем засветло. Поехали. Там можно будет и поспать, кстати. – Он говорит очень быстро, как будто вся наша жизнь зависит от того, посмотрим ли мы на эти домики-гнезда или нет. Когда я спрашиваю его, что случилось, он отвечает, что расскажет потом, а сейчас мы должны отправиться в путь, прямо сейчас, сию же минуту.

– Но сейчас зима, мы не можем спать в таком гнезде. К тому же сегодня только вторник, давай поедем в субботу. А если подождешь, когда кончатся уроки, можно будет отправиться куда-нибудь поближе, чем на границу с Кентукки.

– Знаешь что? Забудь об этом. Я, наверное, и один могу туда съездить. Да, наверное, я так и поступлю – поеду туда один. – В телефоне его голос звучит как-то отстраненно. После этих слов он разъединяет связь.

Я тупо смотрю на свой мобильник. В это время мимо меня проходит Райан вместе с Сьюз Хейнс. Они держатся за руки.

– С тобой все в порядке? – спрашивает он.

– Все отлично, – машинально отвечаю я, силясь понять, что же именно только что произошло.

Домиков-гнезд тут больше нет. Когда я доезжаю до центра городка, наступает ночь. Здесь много красочных зданий, и я спрашиваю прохожих, куда же подевались эти гнездышки. Кто-то о них вообще впервые слышит. Один старичок мне искренне посочувствовал:

– Жаль, что вы напрасно проделали такой долгий путь. Домики разрушили стихия и плохая погода.

Так же, как и всех нас, в конечном итоге, подумалось мне. Значит, срок их жизни подошел к концу. Мне вспоминается могилка кардинала, вылепленная из глины. Сколько лет прошло с тех пор! Интересно, она тоже разрушена или сохранилась? Я представляю себе крохотные косточки маленькой птички внутри глиняного гнезда и понимаю, что это, наверное, самая печальная мысль во всем мире.

Я возвращаюсь домой, где все уже спят. Я поднимаюсь к себе, захожу в ванную и долгое время смотрю на свое отражение, которое постепенно исчезает прямо у меня на глазах.

Я исчезаю. Может быть, меня уже нет.

Но страха я не испытываю. Напротив, это видение очаровывает меня, как будто я сейчас вроде подопытной обезьянки в научной лаборатории. Что же заставляет обезьяну исчезать? Но даже если вы ее не видите, вы можете осязать ее, почувствовать ее присутствие, если провести рукой в том месте, где она должна была бы находиться. Я кладу ладонь себе на грудь в области сердца и ощущаю свою плоть, чувствую, как неровно бьется тот самый орган, который поддерживает во мне жизнь.

Потом я захожу в свой шкаф и закрываю дверь. Внутри я стараюсь занимать как можно меньше места и не шуметь, потому что в противном случае я могу разбудить темноту, а я хочу, чтобы темнота исчезла. Я стараюсь дышать бесшумно, как будто при дыхании я издаю громкие звуки! Но если я буду громко дышать, еще неизвестно, что может сотворить темнота со мной или с Вайолет или еще с кем-нибудь, кого я люблю.

На следующее утро я проверяю голосовые сообщения на нашем городском телефоне, которым пользуемся мы все вместе – я, мама и сестры. Есть сообщение для матери от Эмбриона, отправленное еще вчера днем: «Миссис Финч, это Роберт Эмбри из средней школы Бартлетта. Как вам известно, я являюсь психологом вашего сына. Мне необходимо поговорить с вами о Теодоре. Боюсь, что это дело очень важное и неотложное. Пожалуйста, перезвоните мне». Далее он диктует номер своего телефона.