Бойся моей тени - Данила Пушкин

аж когтями потолок в углу скребет, так до теплой кровушки рвется. Просто поводок слегка отпустить и он сам кинется.

Но я так и не смог. Вернулся к столу, взял бутылку. Стянул с себя дурацкую маску, бросил её на стол. Отпил коньяка прямо из бутылки. И да, на вкус он тоже был прямо как жидкое волшебство. Я уселся в кресло напротив Кякова и задумчиво смотрел на него, пока он в полной темноте, шарил по сторонам слепыми глазами.

Ну, и что мне теперь делать?

Глава 28. Я никто

Из растерянности меня вывел взгляд Каякова. Пырился прямо мне в глаза. Я осмотрелся — шторы задернуты, да и на улице темно. В эту эпоху электричества, мы и забыли как бывает темна ночь. В комнате сейчас должно быть так темно, что даже руку на расстоянии носа не увидеть. Я тихонько сместился в сторону. Каяков перевел взгляд за мной. Что-то промычал. Я подошел, резким движением сдернул кляп. Он вскрикнул — по нынешней моде он был аккуратно “небрит”, и скотч проредил ему усы вокруг рта.

— Тихо! — прошипел я.

— Ладно, ладно. Только давай без этого, — он мотнул головой в сторону. Видимо, намекая на кляп. — У меня насморок ведь Я чуть не задохнулся! А ты ничего так, зловеще смотришься. И как ты это сделал?

— Что именно? — уточнил я. Проник к нему в дом? Нет, кажется он спрашивал о другом.

— Глаза. Краской специальной веки намазал. Нет, согласен, круто смотрится. Я даже занервничал сначала.

Я некоторое время задумчиво смотрел на него. Потом клацнул клавишей раскрытого ноутбука. Экран загорелся, приглашая ввести пароль. Но даже этот свет, раньше казавшийся мне довольно тусклым, сейчас раскрасил мир вокруг меня в цвета и полутона. Мир стал ярче, объемнее. Так видно было лучше, если не считать все ещё плавающие перед глазами блики от фонаря телефона. Я подошел к зеркалу. В котром медленно проялялось мое отражение — мое темнозрение неохотно отступало, уступая обычному. Вернее, я поймал тот самый сумрак, когда работали оба варианта. Я присмотрелся к небольшому зеркалу в углу. В нем отражалась моя неясная тень и горящие красным глаза.

Тусклые такие огоньки. Похоже на угли походного костра, присыпанные пеплом. Да, не сравниться с яркостью искусственного освещения. На одной из квартир были красненькие лампочки в выключателях света, чтобы в темноте не искать. И те ярче горели. Я полюбовался на себя еще немного. Ну да, логично. Как-то же я должен видеть в темноте. Видимо, сам себе фонарик. И хоть как-то это должно проявляться внешне. Я сощурился, словно пародируя китайца. Тусклые огоньки остались такими же. Похоже , горят именно зрачки. Распахнул глаза, и стало видно чуть больше подсвеченного изнутри белка и радужки.

— Слушай, дорогой. Давай с тобой поговорим уже. Выпей вот еще коньяку. Хороший коньяк. Для себя брал, но для тебя не жалко, — отвлек меня Каяков. — и включи ты уже свет, а то сидим как… Ты от Кайры, да? Скажи ему, что не надо больше так делать. Он мог просто позвонить и все бы… Или подожди. Ты от кого, вообще? Надо тебе что?

— Это вы мне скажите, господин Каяков, — ответил я. Вернулся в “своё” кресло напротив него — С кем вы в последнее время ссорились?

Каяков честно подумал. И ответил.

— Да ни с кем. Слушай, ты давай уже быстрее решай, у меня руки затекли. Если тебе денег надо, то вон там сейф. Код А, Жо, английскими, двенадцать…

Я машинально глянул в ту сторону, куда он говорил. И перебил:

— Нет, денег мне не надо. У меня уже есть, спасибо. Как вы думаете, кто вам может желать зла?

Это была довольно неуклюжая попытка с моей стороны выведать, на кого можно перевести стрелки, если запугать Каякова не получится. А я чувствовал, что не получится. В этом человеке не было страха. Только тщательно скрываемое бешенство.

— Я ж те сказал уже, никто. Ты хоть понял, к кому влез? Ты знаешь, кто я? Я тот, кого все боятся, понял? А мне никто ничего не может сделать! А ты вот кто?

— Я? Я никто, — хмыкнул я.

— Подожди… Ааа… Я понял! Ты тот додик, который меня подставил. Ну ты капец, даун… И как ты влез? Ничего, ты на камерах уже… — Каяков явно расслабился. — Вот же сука, напугал меня. Пробрался же еще как-то... Тебе руки что, не переломали? Слышь, давай так. Ты меня развяжешь, я тебе, так и быть втащу не сильно. А ты потом чертежи свои пойдешь чертить. Но ты молодец, проявил себя. Вообще-то похвально. Надо будет с тобой пересечься потом. Может вместо Марата тебя поставить?

— Забавно, — улыбнулся я. Улыбнулся я себе, а сказал, зачем-то, вслух. — Еще неделю назад это предложение было бы для меня просто как сбывшаяся мечта. Даже сейчас, господин Каяков, вы это говорите, и у меня сердце как будто медом облили.

— Ну так не вопрос. Не, нормально. Согласен, я побеспределу начал. С тобой не поговорил, не разобрался. Я так понимаю, это крыса Марат накосячил? Да? Ты говори, раз пришел. Я слушаю.

— Да, его манера управления оставляет желать лучшего. Впрочем… Знаете, я с вами так вежливо разговариваю... Интересно, почему?

— Интеллигентный же. Мы, инженеры, все такие. Я ж тоже строительный заканчивал.

— Инженера, — поправил я, с ударением на последний слог. В каждой, достаточно глубокой отрасли деятельности, складывается свой сленг. Свой маленький суржик. По которому и узнают своих. Каяков лгал. Лгал нагло, уверенно, властно. Это сбивало меня с толку. Он начал было что-то говорить, стремясь заболтать свой промах, но я его перестал слушать. Правда, размышлять приходилось вслух, а то он отвлекал. — Я понял. Это защитная реакция. Условный рефлекс. Я всегда очень вежлив, когда настроен агрессивно. И не я один. “Извините, вы не могли бы убрать свою машину с тротуара”, вроде того. Слушай, Каяков… А почему я к тебе был так агрессивно настроен, когда пришел?

— Потому как поговорить сначала надо. Два человека всегда могут сесть и погово…

— Ты лжешь. Ты в беженстве и хочешь меня убить, — перебил я его. Не отказал себе в удовольствии его обескуражить. Удовольствия мне не перепало, Каяков ни единым движением мускула себя не выдал.