Несостоявшиеся столицы Руси. Новгород. Тверь. Смоленск. Москва - Николай Кленов

Восточная Европа. Отчасти эта земля не осталась в стороне от вышеупомянутых процессов Konfessionalisierung’a (как и Речь Посполитая, но о ней чуть ниже). Балканы же и Карпатский регион полностью потеряли брако-инвестиционную привлекательность прежних столетий. Валашский Влад Дракула-Дракончик и молдавский Стефан Великий, признанный папой защитник христианской веры, — это всё и грозно, и престижно, но, к сожалению, все осталось в XV в. В XVI в. данные территории представляли собой большей частью жалкое зрелище. Южные славяне жили фактически под непосредственным управлением турецких (иногда габсбургских) наместников — значит, свататься было просто не за кого. Валахия/Молдавия/Трансильвания, сохранив некие признаки автономии (да и то Высокая Порта с подобной формулировкой решительно поспорила бы), фактически превращаются в failed states, где бесконечные магнатские усобицы хотя и прерывались периодически яростными стычками с турками, но никакой внятной внешнеполитической концепции не подчинялись. Династические связи с этим регионом становились бы бременем, совершенно ненужным ни Рюриковичам, ни (впоследствии) Романовым. Скажем, после османского нашествия на Молдову в 1538 г. казна господаря оказалась в руках турок, сам он был вынужден бежать в Трансильванию (из-за перехода магнатов на сторону турок) и, хотя был призван Портой назад на престол некоторое время спустя (для восстановления банальной платёжеспособности княжества), был фигурой номинальной. В столице долгое время оставался гарнизон янычар, позиции магнатов усиливались. К концу XVI столетия ежегодный харач Стамбулу составлял 150 тысяч золотых от Валахии, 60 тысяч от Молдавии и 15 тысяч от Трансильвании: породниться с таким вот «претендентом» значило совершить преступление против хозяйственной сметки и рассудительности великороссов. Если добавить к тому стремительную смену претендентов на престоле (15–20 правителей за 50 лет), их крайнюю неустойчивость и их внушающие трепет прозвища — Степан Саранча, Михня Стурчившийся, Александр… э-э-э… Нехороший Человек, Михня Нехороший Человек, Пётр Колченогий, Мирча Овцепас, Пётр Серьга, Иван Подкова, Пётр Казак, Влад Утопший, Степан Глухой, — то получится какой-то отрывок криминальной хроники, а не перечень солидных женихов! В общем, на придунайских столах успели отметиться славные сыны если не всех, то очень многих местных (и не только) народностей, за исключением, видимо, только цыган. Греки, албанцы, венгры, даже армяне, саксонцы, венецианцы и прочий бойкий балканский интернационал. Лишь малая часть оных государственных мужей могла рассчитывать на сколь-нибудь прочное и безоблачное присутствие своего потомства на политической арене княжеств. Были, конечно, попытки пойти доблестным путём Влада Сажателя-на-Кол и Стефана Великого. Скажем, в начале 1570-х — то есть примерно в то время, когда наш Иван Васильевич Грозный был вынужден отказаться от опричного террора — господарём Молдавии становится Иван III Лютый (Храбрый), бастард Богдана III и некоей армянской наложницы и, судя по всему, даже не совсем боярин. Этот Иван принялся вырезать магнатские кланы с большим пристрастием и пониманием дела, не щадя и высший клир и опираясь, видимо, на мелких нобилей, но хватило его года на полтора, в 1574-м он был казнён турками, которых успел перед этим весьма сурово потрепать в нескольких сравнительно удачных вылазках. Впоследствии валашско-молдавская элита фактически сосредоточилась на менее рискованных способах демонстрации своей сословной боевитости, замкнувшись опять-таки на усобицы, а также заговоры против номинальных господарей. В отношении же основной угрозы — усиливающегося турецкого натиска — местный нобилитет после долгих лет безуспешного (по своей же вине) противостояния, видимо, сделал попытку просто расслабиться и получить хоть немного удовольствия от жизни. Павел Алеппский, оказавшийся в тех краях в середине XVII столетия, с горечью даёт описание скорее балагана или кабака (с попойками, плясками и прочим), а не двора истинно православного государя. Любопытно сравнить это описание с его же влюблённым и зачарованным взглядом на Хмельницкого и Алексея Михайловича: ни армянам, ни евреям впуску в страну не дают; церкви строят; службы читают, Богу молятся. Орлы хрестиянския!

Таким образом, на Балканах любому Русскому государству с любой столицей начиная с XVI в. будет просто физическим невозможно сбывать невест и добывать женихов. Карпато-Понто-Данубийский регион становится с этого времени именно что регионом, географическим понятием, эдаким восточноевропейским Сомали, с людьми безумно непростой судьбы и без роду-племени на «престоле».

Польша… Совершенно особый и, как всегда, чрезвычайно неудобный для анализа из наших широт феномен. Кратко описать специфику возможных матримониальных отношений с Русским государством можно в следующих выражениях: низкая династическая взаимоприживаемость, прекращение Ягеллонской династии и начавшаяся вслед за этим «династическая неразбериха». Генрих Валуа, новый монарх, вынужденный обещать и ставить подписи на всевозможных программных документах молодой «шляхетской демократии», протерпел менее полутора лет и бежал назад во Францию, где ему открылись более широкие перспективы. Следующий монарх — Стефан Баторий — тоже оказался (в конечном итоге) монархом без династии. Привлекательность подобных фигур на рынке женихов и невест весьма невысока, так как будущее этих монархов (о будущем страны мы тут принципиально не говорим!) туманно, плюс ко всему избранные короли часто садятся на трон с уже найденной спутницей жизни, в отличие от всяких королевичей и принцев, которым невесты и подбираются в большинстве случаев. Так что на очень короткий период в начале 1570-х Речь Посполитая как будто бы укладывается в типичный паттерн восточноевропейской «монархии в разладе». К моменту воцарения Сигизмунда III (положившего начало более-менее прочному династическому проекту в РП: короли из дома Ваза правили чуть ли не до 70-х гг. XVII в.) отношения между Москвой и Краковом были сильно испорчены, так что даже наметившаяся династическая устойчивость потенциальных польских женихов большой роли не играла. Да еще и конфессионализация плюс фатальные процессы, проходящие в теле православной общины РП (потеря влияния этой группой, если не сказать чего покрепче). Таким образом, любая наша альтернатива Москве имела бы проблемы на рынке невест Речи Посполитой, однако и интересные варианты тут уже просматриваются.

Миттльойропа — самый перспективный рынок невест и женихов, он-то и был использован в XVIII–XIX вв. Российской империей в качестве основного (причём не одной только Россией, но и той же Британией). И тот факт, что Россия в нашей истории на 2–3 поколения оказались фактически от этого региона оторвана, объясняется, конечно же, частично кризисом в диалоге России с Рейхом. А частично — Смутой и её последствиями, культурными и сугубо династическими. У Михаила Фёдоровича к моменту воцарения не было ни братьев, ни сестёр, сватать даже при большом желании было попросту некого, кроме себя, любимого. Но разрыв связей объясняется еще и тотальной войной в Центральной Европе в 1618–1648 гг. Тем не менее от серии драматических помолвок царевны Ксении Борисовны (конец XVI столетия; шведы, австрийцы, датчане) до начала переговоров о браке Ирины Михайловны (переговоры со всё теми же датчанами сорвались, но все же) — около полувека, так что династическая изоляция была не столь глубока, как может показаться.